Ветер продолжал завывать среди канатов. Два судна, напоминавшие причудливых зверей, качались на волнах, касаясь друг друга бортами.
Джек Кейд сверлил свирепым взглядом людей, которые осмелились оспаривать его планы. То, что он сам поставил их командовать другими, ничего не значило. Они были с ним с того самого собрания в таверне, где он поручил им обучать людей военному искусству. Под его командованием они сражались с шерифом Кента и одержали победу. Голова шерифа до сих пор красовалась, склонившись под небольшим углом, на воткнутом возле очага шесте, у подножия которого покоился щит с изображением белой лошади. При жизни шериф был невысокого роста, но, как однажды заметил Пэдди, в конце концов он оказался выше их всех.
Хотя Джек не мог объяснить, почему больше всего его тревожило то, что они всегда поручали Эклстону самые опасные дела. Его друг стоял во главе группы людей, разговаривавших с ним спокойно и медленно, словно перед ними был безумец.
– Никто не говорит, что они боятся, Джек. Это вовсе не так. Но все-таки речь идет о Лондоне… он слишком большой. Одному Богу известно, сколько там людей, зажатых между рекой и старыми стенами. Скорее всего, сам король не знает этого. Но их там наверняка много – и гораздо больше, чем нас.
– Стало быть, вы считаете, у нас ничего не получится, – сказал Джек, сверкая исподлобья глазами.
Он сидел и смотрел на огонь, который они развели, и по его телу растекалось приятное тепло. В руке он держал бутылку чистого спирта, которую ему вручили этим утром.
– Стало быть, так, Роб Эклстон? Странно слышать это от тебя. Ты полагаешь, что говоришь от имени людей?
– Я говорю только от своего имени, Джек. Но ты ведь знаешь, у них тысячи солдат и в сто раз больше горожан. Половина из них – крепкие ребята, Джек. Против нас выйдут мясники и брадобреи, умеющие обращаться с ножом. Мы можем не добраться до короля, и для нас это может закончиться виселицей в Тайберне. Я слышал, там сейчас стоят три виселицы, на каждой из которых помещается восемь человек. Они могут вешать по две дюжины человек за один раз. Вот так-то, Джек. Это суровый город.
Джек кивнул, будто в знак согласия, и, закинув голову назад, влил в себя остатки огненной жидкости. Он еще некоторое время смотрел на огонь, затем с трудом поднялся на ноги и повернулся лицом к Эклстону и остальным.
– Если мы остановимся, – произнес он негромким голосом, – они придут за нами. Вы думаете, что сможете просто взять и разойтись по домам? Ребята, вы грабили и убивали людей короля. Они не позволят нам уйти после всего того, что мы сделали. Либо мы пойдем на Лондон, либо… – Он пожал своими широкими плечами. – Полагаю, мы могли бы отправиться во Францию. Хотя вряд ли нам там будут очень рады.
– В Мэне тебя повесят, Джек Кейд. Они с первого взгляда узнают кентского негодяя.
Голос донесся откуда-то из-за спин собравшихся людей. Джек замер и, сощурившись, принялся вглядываться в темноту, не видя хорошо из-за бликов слепящего огня очага.
– Кто это, черт возьми? Покажись, если ты говоришь со мной.
Тени метались по фигурам нервно оглядывавшихся людей, пытавшихся рассмотреть смельчака. Наконец Джек различил крупный силуэт своего ирландского друга, который нес к нему двух мужчин, держа их за шиворот.
– Этот человек утверждает, что знает тебя, Джек, – сказал Пэдди, тяжело дыша. – Он говорит, что ты должен вспомнить лучника. Не думаю, что это сумасшедший, решивший подразнить тебя.
– Он обязательно вспомнит меня, ты, здоровый ирландский бык, – отозвался Томас Вудчерч, пытаясь освободиться от его руки. – Господи, чем они тебя только кормят?
Пэдди в раздражении встряхнул отца и сына и тряс до тех пор, пока у них головы не начали болтаться взад и вперед.
– Достаточно? – спросил он.
– Вудчерч? – изумленно произнес Джек, сделав шаг вперед и выйдя за пределы зоны освещения. – Том?
– Он самый. Скажи этому борову, чтобы он отпустил меня, пока я не забил ему яйца в глотку!
Заревев от ярости, Пэдди отпустил Рована и поднял кулак освободившейся руки, чтобы ударить Томаса. Увидев это, Рован бросился на ирландца, и все трое с руганью повалились на землю, устроив настоящую свалку.
Джек Кейд наклонился и оттащил в сторону юношу, все еще молотившего воздух кулаками.
– А это кто? – спросил Джек.
Рован лишь яростно вращал глазами, не в состоянии говорить, поскольку Джек крепко держал его за воротник, сдавив горло.
– Мой сын, – ответил Томас, сидя на земле и защищаясь от ударов ногами, которые все еще наносил вслепую Пэдди.
Он поднялся на ноги и протянул ирландцу руку, чтобы помочь ему встать. Пэдди, еще не отошедший от схватки, что-то сердито бормотал себе под нос. Тем временем Джек с кривой ухмылкой на лице отряхивал пыль с одежды Рована.
– Я помню его, Том, крикливым сопляком, почти таким же краснолицым, как сейчас. А что стало с той девушкой из трущоб? Мне она всегда казалась такой милой крошкой.
Джек почувствовал, что Пэдди постепенно успокаивается, и положил ему руку на плечо.
– Все в порядке, Пэдди. Мы с Томом старые знакомые. Я выслушаю все, что он хочет сказать, и если мне это не понравится, можешь попробовать уговорить его помериться с тобой силой на кулаках, чтобы взбодрить ребят.
– Было бы неплохо, – проворчал Пэдди, все еще сверкая глазами.
Прищурившись, Томас окинул ирландца оценивающим взглядом и рассмеялся.
– Я не смог бы одолеть его, даже если бы был в форме, а меня ранили во Франции. Для нас с мальчиком это был тяжелый год. Я услышал, что Джек Кейд собрал армию, и решил посмотреть, не тот ли это человек, с которым мы были хорошо знакомы.
– Не желаешь ли присоединиться к Вольным людям Кента? Лучник нам всегда пригодится, если твоя рука все еще тверда.
– Я думал об этом, Джек. Но твои люди говорят, что ты намереваешься идти на Лондон и добраться до самого короля. Сколько у тебя людей, тысячи три?
– Пять, – ответил Джек. – Почти шесть.
– Если их предупредят заранее, они смогут выставить на дорогах вдвое больше. Это все-таки большой город.
Кейд пристально смотрел на собеседника.
– Ну а что бы ты предложил, Том? Я помню, ты всегда был умным парнем.
Томас вздохнул, явственно ощущая свой возраст и физическую немощь. Последние несколько дней они с Рованом питались мясом украденной лошади, обменяв скорость движения на сытную еду. И все же он знал, что еще не готов опустошать колчан хотя бы вполовину так быстро, как раньше. Он медлил с ответом. При воспоминании о сожженных фермах, разграбленных домах и телах их обитателей, валявшихся вдоль дорог, его глаза заволокла пелена. Всю свою жизнь он отличался вспыльчивостью, но сейчас было совсем другое. Эта ярость копилась месяцами. Он винил короля Генриха и его лордов в тех несчастьях, свидетелем которых ему пришлось стать. Он винил французов, хотя они заплатили сполна своей кровью за каждый ярд его земли. Он винил также Дерри Брюера и знал, что может найти его в Лондоне.