В великий день прибытия королевы по улице Сен-Дени прошла процессия, она двинулась к замку Шатле и к Большому мосту, переброшенному через Сену. Это был женский день, герцогиню и знатных дам в сопровождении благородных аристократов несли на богато украшенных носилках. Де Куси сопровождал свою дочь Марию и ее свекровь герцогиню де Бар, а жену Ангеррана несли на других носилках. Платья и драгоценности дам были шедевром вышивальщиц и ювелиров, потому что король хотел затмить все предыдущие церемонии. Он приказал изучить архивы Сен-Дени и выяснить подробности коронаций прежних королев. Герцог Бургундский, первый придворный модник, не нуждался в помощи: он надел бархатный дублет, на котором были вышиты сорок овечек и сорок лебедей, причем у каждого из них на шее висел жемчужный колокольчик.
Вдоль рю Сен-Дени стояли тысяча двести буржуа — с одной стороны улицы они все были одеты в зеленые платья, а с противоположной — в темно-красные. Народу было так много, что, казалось, поглазеть на коронацию пришел весь свет. Дома и окна по всей улице Сен-Дени были завешаны шелковыми полотнищами и гобеленами в таком изобилии, что можно было подумать, будто «эти ткани не стоят и гроша».
У ворот Сен-Дени процессия остановилась под небесно-голубым шатром, изображавшим небесный свод, усеянный золотыми звездами. Среди плывущих облаков сидели дети в обличье ангелов, они тихо напевали нежные мелодии. Фонтан выпускал струи красного и белого вина, его обслуживали юные девушки с золотыми чашами, и они тоже пели. Перед церковью Святой Троицы воздвигли помост, на котором должна была быть разыграна битва христиан с султаном Саладином — драма третьего крестового похода. Процессия проследовала дальше, ко вторым воротам, тут были установлены декорации, изображавшие еще один небесный свод, на котором величественно восседала фигура Бога. Затем распахнулись «райские врата», и оттуда выпорхнули два ангелочка с золотой короной с вкрапленными в нее драгоценными камнями. Корону они возложили на голову королевы, сопровождая это действо пением под доносившиеся из шатра звуки органа. У ворот Шатле на возвышении был построен чудесный замок, вокруг него насажен целый лес пышных зеленых деревьев — здесь разыграли пьесу «Ложе правосудия».
Тема представления была основана на вере в то, что король осуществляет правосудие в пользу маленьких людей. В искусственном лесу, среди птиц и зверей, двенадцать девушек с обнаженными мечами защищали белого оленя от льва и орла, олицетворявших насилие.
Так много чудес надо было еще увидеть и восхититься, что только к вечеру процессия перешла через мост, перекинутый к собору Парижской Богоматери и главному зрелищу. Здесь по натянутой веревке от башни собора до самого высокого дома возле моста Сен-Мишель шел человек, переодетый ангелом, неся в каждой руке зажженный факел. Он шел, распевая песню, и все, кто видел его, думали, что это — чудо. Человека этого наблюдал весь Париж и люди на расстоянии двух миль от города. Возвращавшуюся из собора процессию ночью освещали пятьсот факелов.
Коронация и остальные празднества сверкали золотой парчой, в глазах рябило от горностаев, бархата, шелков, корон, драгоценностей. В том же зале, в котором Карл V принимал императора, устроили банкет, после пиршества показали представление — «Падение Трои», с замками и передвигавшимися на колесах кораблями.
За главным столом, кроме короля и королевы, сидели прелаты и восемь дам, включая мадам де Куси и герцогиню де Бар. На короле была золотая корона, алый костюм, отороченный мехом горностая; принимая во внимание, что дело было в августе, поневоле приходил на ум Дешан, советовавший летом одеваться легко. В зале было так многолюдно и так жарко, что королева, находившаяся на седьмом месяце беременности, эти пять августовских дней находилась в полуобморочном состоянии, а мадам де Куси и в самом деле потеряла сознание; один же из столов, за которым сидели дамы, опрокинулся под напором толпы. Окна отворили, чтобы впустить в помещение воздух, но королева и многие дамы удалились в свои покои.
Жара подействовала и на турниры; рыцари жаловались на пыль, поднятую копытами лошадей, но сир де Куси, как и всегда, блистал. Король приказал вылить на пыль двести бочек воды, «однако и на следующий день пыли было слишком много».
Сорок знатных парижских буржуа подарили королю и королеве драгоценные камни и золотые сосуды в надежде на снижение налогов. Дары подносили два человека, одетые античными мудрецами, подарки лежали на носилках, покрытых тонким шелком, под которым блестели драгоценные камни и мерцало золото.
Устроенная с выдумкой церемония, увы, произвела не такое впечатление, которого заслуживала. Спустя два месяца король поехал на юг — демонстрировать народу свою недавно обретенную самостоятельность. Налоги в Париже подняли, как только он уехал: надо было возместить расходы на коронацию и новое путешествие, которое оказалось столь роскошным, что налоги не только не понизились, но и возросли. Вдобавок была совершена денежная манипуляция: запретили серебряные монеты в четыре и двенадцать пенсов, бывшие в ходу у простого народа, в результате чего бедняки Парижа две недели не могли покупать на рынках продукты. Кто мог сказать, что весило больше — две недели голода и гнева или удивительное зрелище акробата на проволоке и фонтаны с вином?
В 1390 году де Куси исполнилось пятьдесят. Теперь он был самым влиятельным лицом после брата короля и его дяди по материнской линии, на него полагались как на политика и как на военного. Де Куси занимал официальную должность главнокомандующего Оверни и Гиени и был членом королевского совета, но события, произошедшие на пятидесятом году его жизни, сделали де Куси человеком, намного переросшим эти обязанности.
В сентябре 1389 года Карл VI вместе со своим братом Людовиком и дядей Бурбоном отправился на переговоры к папе в Авиньон, и де Куси возглавил королевский эскорт. В цели поездки входили поиск способа вернуть Клименту единоличную власть над папством и укрепление королевских позиций в Лангедоке, пошатнувшихся по вине герцога Беррийского. Делегаты с юга Франции, преклонив колени, со слезами рассказывали королю об «ужасной тирании» и «невыносимых поборах» чиновников герцога. Если король не поможет, говорили они, за сорока тысячами жителей Лангедока, сбежавшими в Арагон, последует гораздо больше народа.
Поскольку с Англией было заключено перемирие, Ривьер и Мерсье посоветовали Карлу совершить эту поездку, узнать, как обращаются с его подданными, и постараться заслужить их расположение, дабы изыскать средства для пополнения казны. В свои двадцать два года, то есть в том возрасте, когда его отец уже слыл зрелым правителем, Карл VI был беспечным юнцом, тратившим деньги, которых не был достоин. Чиновники казначейства старались перекрыть поток королевских трат, но их восклицания («Он слишком много потратил» или «Он должен расплатиться») были напрасны.
Герцоги Бургундский и Беррийский были весьма раздосадованы тем, что король не взял их с собой в поездку и приказал оставаться дома. Понимая, что этот приказ исходил от Ривьера и Мерсье и что король вознамерился «учинить инквизицию» правителям Лангедока, они посовещались и решили, что пока следует «пропустить сей афронт», но придет час, «когда те, кто дал совет королю, пожалеют об этом». Пока мы вместе, решили герцоги, другие «не смогут причинить нам вреда, поскольку мы — самые важные люди Франции» — так без тени смущения реконструировал их диалог Фруассар.