Хантер всегда подсознательно готовился к смерти – никому не может везти все время и так долго, как ему. Но он даже в мыслях не допускал, что умрет от рук маньяка, который зарежет его на окраине Варшавы, и никто никогда об этом не узнает.
Сразу же мелькнуло: а может, и хорошо, может, не надо, чтобы узнали, как нашел свой конец легендарный, без преувеличения, Антон Хантер? Ведь когда узнают, вот весело-то будет…
Коперник наклонился к пленнику поближе, уперся руками в колени.
– Я знаю, когда вы должны очнуться. Сам определил дозу – тридцать минут, максимум сорок.
Хантер пошарил взглядом по стенам комнаты, поискал и нашел часы на стене – без четверти девять, за окном темень, хотя шторы плотно задернуты. Он и впрямь здесь минут сорок, не дольше.
– Я не освобожу вам рот, – продолжил Коперник, чуть тронув широкую полоску скотча, плотно лежащую на губах пленника. – Мне не о чем с вами говорить. Мне даже неинтересно, как вы меня вычислили и чего хотите. Я буду говорить, вы – слушать. Думаю, мне есть о чем вам рассказать. И даже если вам не нужно этого знать, мне надо перед кем-то выговориться. Я слишком долго держал это в себе. Шесть недель. Или год. Или даже полтора, если хотите… Или не хотите? – Лицо Коперника придвинулось к лицу Антона почти вплотную, и пленник почувствовал дыхание убийцы – на удивление чистое, даже совсем недавно освеженное чем-то мятным, скорее всего жвачкой. – Мне плевать, что вы хотите, а чего не хотите. Даже хорошо, что именно вы пришли сюда сегодня. Это – знак. Это – судьба.
Коперник отстранился, выпрямился, сделал несколько шагов назад, подошел к столику, взял один из ножей, попробовал пальцем лезвие, улыбнулся чему-то своему.
– Острый. – Он показал нож пленнику. – Но я еще не решил… Они все острые… – Держа нож за деревянный черенок, Коперник похлопал себя по ладони. – Знаете, у меня очень хорошие коллеги. Наш метрдотель, из бара, позвонил и предупредил, что дал мой адрес пану, который хочет вернуть мне деньги. Я не просил его об этом – я вообще никого ни о чем не прошу. И никому не занимаю денег, мне никто не должен… Кроме всех этих шлюх… Грязных шлюх, отнявших у меня сына…
По-прежнему сжимая в руке нож, Коперник снова засвистел, мысленно перенесшись из этой комнаты куда-то далеко. Потом повернулся к Хантеру всем корпусом, заговорил негромко, отрывисто, словно выплевывал слова:
– Я не знал, кто меня ищет. Но ждал гостей и понимал – это не полиция. В полиции служат идиоты. Они ищут маньяка, которого никогда не найдут. Знаете почему? Они ищут не того человека. Я – не психопат… Мне все равно, кто вы и как вас зовут. Вы вчера вечером ушли со шлюхой, а я услышал куда, попросил меня подменить, у нас так принято – менять друг друга, и поехал за вами. Мне нужна была та девка, я дождался ее, догнал и сделал то, что должен был сделать. Сегодня я закончу свое дело. Эти идиоты думают, что если не найдут меня в ближайшее время, то в следующее воскресенье обнаружат труп новой шлюхи. Они найдут его завтра, и знаете почему? Потому что мне не нужно ждать до следующего воскресенья. Ведь воскресенье – завтра. И завтра для меня все закончится. Вообще все закончится. Я не болен, как все те психи, про которых придумывают детективы и которые не могут остановиться. Я могу остановиться. Я не болен. Я зол, понимаете?
Хантер все-таки хотел что-то сказать, но получилось невнятное мычание.
– Что? – Коперник шутовски наклонился вперед, приставив к уху ладонь, сложенную лодочкой. – Вы что-то хотите сказать? Я не слышу. Хотите поспорить со мной? Пообещать, что никому ничего не расскажете? А вы и так не расскажете. – Снова свист, который в этот раз быстро оборвался. – Я преподавал английский в Лодзи. Я – школьный учитель. У меня был сын Франек. Да, у меня был сын… Почему он рос без матери – не ваше дело. Я дал ему нужное воспитание… Я дал своему сыну все необходимое, чтобы он вырос достойным человеком… Ему было двадцать лет, он уже учился, он собирался стать учителем, как и я… Но учителя мало зарабатывают, даже если преподают такой популярный в мире язык, как английский… И я встал за барную стойку. У меня получалось, мой сын не стеснялся меня, он меня уважал – ведь я, его отец, смог заработать и купить Франеку отдельную квартиру. Он давно хотел самостоятельности… Молодой человек должен иметь крышу над головой, свою крышу, куда он может привести девушку… Не одну – много девушек, чтобы одна из них оказалась достойной быть его женой…
Коперник еще немного помолчал, опять куда-то улетев в своих мыслях, но быстро вернулся, и голос его зазвучал громче:
– Франек привел в дом девушку. Она стала его женой, и мне она показалась очень скромной панной – сама отказалась от громкой свадьбы. Был прекрасный вечер в ресторане, пришли друзья моего сына, какая-то подружка его невесты, очень невзрачная девица. На ее фоне молодая жена Франека казалась яркой красавицей. Сын уходил в университет, молодая жена сначала сидела дома, потом сказала, что устроилась работать в какой-то офис. Мой сын доверял ей, а мне совершенно не было дела до того, кем работает девушка, которую любит мой сын. А она оказалась шлюхой.
В глазах Коперника блеснули слезы – настоящие.
– Ей хватало тех часов, что сына не было дома. Она успевала принять нескольких клиентов за день. Она была хищницей – выбрала моего мальчика только потому, что он жил отдельно, имел свою крышу над головой. Это я обеспечил той курве такие условия. Я виноват. И виноват вдвойне, что застукал ту дрянь за работой, – у меня были ключи от квартиры сына, я решил сделать ему подарок и заехал, никого не предупредив… Я виноват даже трижды, потому что не смог скрыть то, что случилось, от своего мальчика.
Коперник вытер влажные глаза. Хантер увидел – собственные слезы, собственная слабость еще больше разозлили бармена.
– Франек оказался мужчиной. Он выгнал шлюху из своего дома. Но что-то сломалось… История как-то просочилась в газеты, и сын не выдержал… Он повесился… Повесился в своей квартире, которую подарил ему я и которая убила его… Его брак продлился без малого пару месяцев. Семь недель. А случилось это год назад… Теперь вы поняли? Я справляю тризну по моему мальчику. И эту историю слышат перед смертью все шлюхи – они должны понять, за что расплачиваются. Они умирают каждую неделю. Их должно быть семь. Их почти семь…
Теперь голос Коперника не дрожал. Судя по всему, он закончил свою исповедь, так и лившуюся из него. Хантер не сомневался, что именно в чем-то подобном все это время нуждался несчастный отец.
– Я уехал из Лодзи. Продал имущество и уехал. Хотел забыть обо всем – не смог, я слишком во многом виноват перед своим сыном… Ну, кажется, все. Если вы пришли сюда за этим, из чистого любопытства, то, думаю, удовлетворили его. Или не вполне? – Он, по-прежнему сжимая нож, снова подошел к Хантеру и наклонился к нему: – Не вполне… Да, конечно, эти порезы… Странные порезы… Пускай полиция думает, что убийства ритуальные или что-то в этом духе. Пусть ищет в этом смысл, связь, след, ключ, систему, что там у них еще… За год я хорошо подготовился, и теперь вот выпал случай поставить точку. Неожиданный случай, вы зашли на огонек. – Коперник, похлопав Антона по плечу, вернулся к столику. – Полиция найдет сначала седьмую шлюху. После – ваше мертвое тело. Нож со следами ее крови на лезвии. Шприц, препараты – все, что нужно для закрытия дела. Как это связать с вами, иностранцем? Как пришпилить к седьмому трупу шесть остальных? – Он замолк, потом снова засвистел и, наконец, подытожил: – Знаете, мне самому будет интересно это узнать. История пока громкая, станет еще громче. Мимо меня не пройдет.