В соответствии с германской системой, в противоположность французской, Клуку, как боевому командиру, были предоставлены широчайшие возможности для принятия независимого решения. Изучив множество всяких теорий и военных карт, приняв участие в бесчисленном множестве военных игр и маневров, научившись решать различные боевые задачи, германский генерал мог, как считалось, автоматически справиться с любой проблемой. Несмотря на отклонение от первоначального стратегического замысла, план Клука оставить в покое Париж и преследовать отступающие армии был «правильным» решением, поскольку он смог бы уничтожить французские армии в полевых условиях, не осуществляя при этом обходного маневра вокруг французской столицы. Как вытекало из германской военной теории, укрепленный лагерь следовало атаковать лишь после того, как полностью сломлено сопротивление подвижных частей. Если уничтожить эти войска, то плоды победы упадут в руки сами. Несмотря на заманчивые перспективы захвата Парижа, Клук решил не отклоняться от предписаний заслуживающей доверия военной методики.
В 6:30 вечера 30 августа он получил сообщение от Бюлова, способствовавшее принятию окончательного решения. Бюлов обращался с просьбой повернуть к востоку и помочь ему «использовать все преимущества победы» над французской 5-й армией. Просил ли действительно Бюлов оказать ему помощь, чтобы завершить победу под Сен-Кантеном или компенсировать поражение под Гюизом, остается неясным. Но его просьба отвечала намерениям Клука, и он решил воспользоваться этим предлогом. На следующий день он приказал двигаться маршем не на юг, а на юго-восток через Нуайон и Компьен и отрезать, таким образом, французской 5-й армии путь к отступлению. Недовольные солдаты, стершие в кровь ноги, с самого начала наступления от Льежа шедшие без отдыха шестнадцать дней, услышали 31 августа приказ: «Таким образом, войскам вновь предстоят форсированные марши».
Главный штаб, информированный о намерении Клука развернуть на следующее утро свою армию на восток, поспешил одобрить маневр. Мольтке, беспокоившийся о брешах между армиями, видел опасность того, что три армии правого крыла не сумеют добиться взаимодействия, когда придет пора нанести окончательный удар. Плотность войск снизилась ниже положенной для наступления, а если бы Клук и дальше придерживался первоначального плана обхода Парижа, фронт растянулся бы еще на миль на пятьдесят или даже более. Сочтя маневр Клука удачным решением проблемы, Мольтке в тот же вечер по телеграфу одобрил предложение генерала.
Впереди замаячила заветная цель: поражение Франции на 39-й день войны и отправка, согласно графику, высвободившихся войск на Восточный фронт, против России; доказательство превосходства Германии в подготовке, планировании и организации деятельности армии; преодоление половины пути к победе, а значит, и к установлению своего господства в Европе. Оставалось только окружить отступающих французов, пока они не пришли в себя и не возобновили сопротивления. Ничто: ни разрывы между армиями, ни поражение Бюлова под Гюизом, ни усталость войск, ни колебания в последнюю минуту, ни ошибки — ничто не должно было помешать последнему рывку к победе. Клук беспощадно, без передышки гнал свою армию вперед. Утром 31 августа офицеры и унтера начали резко выкрикивать команды. Солдаты, уже потрепанные войной, устало становились в строй, и через несколько минут войсковые колонны двинулись в путь; мерный бесконечный топот сапог заглушил все прочие звуки. Рядовые не имели карт и не знали названий мест; поэтому они даже не заметили изменения направления. Их влекло магическое слово «Париж». Но им не сказали, что теперь они идут не к нему.
К несчастьям немцев прибавился голод. Они слишком удалились от своих линий снабжения, которые действовали неудовлетворительно из-за разрушения мостов и железнодорожных туннелей в Бельгии. Медлительность восстановительных работ на железных дорогах не соответствовала темпам наступления; например, мост под Намюром не был восстановлен до 30 сентября. Часто усталые пехотинцы, вступавшие в деревни после дневного марша, узнавали, что предназначенные для них квартиры уже заняты кавалеристами. Последние должны были располагаться вне населенных пунктов, однако они проявляли нервозность в отношении своих транспортов со снабжением и фуражом для лошадей и, чтобы не упустить предназначенных им грузов, «постоянно размещались», по свидетельству кронпринца, в прошлом кавалериста, в местах, выделенных для пехоты. Он же неожиданно свидетельствует и о следующем: «Они всегда останавливались и оказывались на пути пехотинцев, когда дела на фронте шли из рук вон плохо».
Первого сентября армии Клука встретился неприятный сюрприз. Она вошла в соприкосновение с арьергардами англичан, которые непонятно каким образом — в военной сводке Клука говорилось об их «отступлении в совершенном беспорядке» — вдруг набросились на немцев и задали им хорошую взбучку. Весь день в лесах под Компьеном и Виллер-Котре шли ожесточенные бои. Английские арьергарды сдерживали врага, а в это время основная часть экспедиционного корпуса опять ушла от преследования, к величайшему гневу Клука. Отложив отдых, в котором «очень нуждалась» его армия, Клук на следующий день вновь приказал выступать на марш, на этот раз войска несколько изменили направление и взяли западнее, надеясь обойти англичан. Однако те снова ускользнули от Клука — они «еле-еле успели» переправиться через Марну. Это было 3 сентября. Теперь у немецкого командующего шансов покончить с ними не осталось. Напрасно потеряв время и людей, пройдя лишние десятки километров, Клук, настроение которого окончательно испортилось, возобновил марш на восток, преследуя французов.
«Наши люди дошли до крайности, — записал один германский офицер в своем дневнике 2 сентября. — Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья. Одним словом, выглядят они как огородные пугала». После четырех дней марша, проходя в среднем по 24 мили в сутки, по дорогам, испещренным воронками от снарядов, через завалы из срубленных деревьев, «солдаты шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не уснуть на ходу… И только уверенность в близкой победе и предстоящий триумфальный марш в Париже поддерживали в них силы… Без этого они упали бы и здесь же моментально уснули». В дневнике говорится и о проблеме, принявшей серьезный характер во время германского наступления, особенно в восточных районах, когда армии Бюлова и Хаузена проходили через Шампань. «Они напиваются до предела, но только пьянство поддерживает их силы. Сегодня после смотра генерал пришел в бешенство. Он решил пресечь повальное пьянство, но мы его упросили не принимать жестких мер. Если мы будем слишком суровы, армия откажется двигаться. Для преодоления ненормальной усталости нужны ненормальные стимулы». «Мы наведем порядок в частях, когда прибудем в Париж», — писал с надеждой этот офицер, тоже не подозревая, очевидно, о новом направлении марша.
Во Франции, как и в Бельгии, немцы осквернили пройденный ими путь и покрыли себя позором. Они сжигали деревни, расстреливали мирных жителей, грабили и разоряли дома, в жилых комнатах держали лошадей, загоняли в сады артиллерийские фургоны. На семейном кладбище семьи Пуанкаре в Нюбекуре вырыли отхожие места. Проходя через Санлис, что в 25 милях от Парижа, II корпус Клука расстрелял 2 сентября мэра города и шестерых заложников из числа мирных жителей. На камне, установленном в поле неподалеку от города, на том месте, где похоронены убитые, высечены их имена: