Если Бельгия станет противодействовать прохождению германских войск через ее территорию, говорилось в завершение ноты, то она будет считаться врагом Германии и будущие отношения с ней будут «решаться с помощью оружия». Бельгийцы должны были дать «недвусмысленный ответ» в течение 12 часов.
После чтения ноты «на несколько минут установилась трагическая тишина, казавшаяся бесконечно долгой», вспоминает Бассомпьер. Каждый находившийся в комнате думал о выборе, перед которым стояла страна. Маленькая по размерам и недавно получившая свободу, Бельгия упрямо цеплялась за независимость. Однако никому из находившихся в кабинете не было необходимости объяснять, к каким последствиям приведет решение об обороне. Страна подвергнется нападению, дома — разрушению, люди — репрессиям. Стоявший у порога враг обладал десятикратным перевесом в силе, поэтому окончательный исход борьбы не вызывал сомнений. С другой стороны, уступив требованиям Германии, бельгийцы стали бы соучастниками нападения на Францию и нарушителями собственного нейтралитета, не считая того, что они добровольно соглашались на оккупацию, получив взамен почти ничего не значащее обязательство, что победоносная Германия в будущем, возможно, и отведет свои войска. В любом случае Бельгию ждала оккупация; уступить, кроме того, означало потерять еще и честь.
«Если нам суждено быть разбитыми, — писал о своих переживаниях Бассомпьер, — то лучше быть разбитыми со славой». В 1914 году слово «слава» произносили без смущения, и честь была не пустым звуком для людей, кто верил в нее.
Первым тишину в кабинете нарушил ван дер Эльст.
— Итак, мы готовы? — спросил он у премьера.
— Да, мы готовы, — ответил де Броквиль. — Да, — повторил он, как бы убеждая самого себя, — за исключением одного — у нас еще нет тяжелой артиллерии.
Только в прошлом году правительство добилось от парламента одобрения увеличения военных ассигнований, который неохотно пошел на этот шаг, придерживаясь строгого соблюдения нейтралитета. Заказ на тяжелые орудия был дан немецкой фирме Круппа, которая, что и неудивительно, тянула с поставками.
Прошел один час из предоставленных двенадцати. Бассомпьер и Гаффье начали составлять проект ответа, и им не было нужды спрашивать друг у друга, каким оно должно быть. Их коллеги тем временем стали созывать министров на заседание Государственного совета, назначенное на 9 часов. Броквиль отправился во дворец, чтобы проинформировать короля.
Ощущая лежащую на нем ответственность руководителя, король Альберт необычайно чутко следил за развитием событий за границей. Он не был рожден, чтобы вступить на престол. Младший сын младшего брата короля Леопольда, он рос незамеченным в углу дворца под присмотром наставника-швейцарца, бывшего менее чем посредственностью. Семейная жизнь Кобургов была далеко не радостной. Сын Леопольда умер, а в 1891 году умер и его племянник, Бодуэн, старший брат Альберта; так Альберт в шестнадцать лет остался единственным наследником трона. Старый король, тяжело переживавший смерть сына и Бодуэна, на которого он перенес все отеческие чувства, сначала не обращал внимания на достоинства Альберта, называя его «запечатанным конвертом».
Но внутри «конверта» скрывалась огромная физическая и интеллектуальная энергия, которая была свойственна Теодору Рузвельту и Уинстону Черчиллю, хотя во всем прочем Альберт нисколько не был похож на двух своих великих современников. Он был более склонен к самоанализу, они же почти все свое внимание уделяли внешнему миру. И все же он чем-то походил на Теодора Рузвельта — их вкусы, если не темперамент, во многом совпадали: любовь к природе, увлечение спортом, верховой ездой, альпинизмом, интерес к естественным наукам и проблемам охраны природы. Альберт, как и Рузвельт, буквально пожирал книги, прочитывая ежедневно не менее двух, причем это могли быть книги из какой угодно области — литература, военная наука, колониализм, медицина, иудаизм, авиация. Альберт водил мотоцикл и умел пилотировать самолет. Больше всего ему нравилось лазать по горам, и с этой целью он инкогнито объездил всю Европу. Как прямой наследник, он совершил поездку в Африку, чтобы на месте ознакомиться с колониальными проблемами. Став королем, он с равным усердием изучал армию, угольные шахты Боринажа или «Красную страну» валлонов. «Когда король говорит, у него такой вид, как будто он хочет что-то построить», — заметил как-то один из его министров.
В 1900 году Альберт женился на Елизавете Виттельсбах, дочери герцога, который практиковал в мюнхенских больницах как окулист. Взаимная любовь, трое детей, образцовая семейная жизнь — все это резко контрастировало с неподобающим поведением прежних правителей, и поэтому, когда в 1909 году он вступил на престол вместо короля Леопольда II, к всеобщей радости и облегчению, это послужило одной из причин роста его популярности. Новые король и королева, как и прежде, не заботились о пышности, принимали кого хотели, проявляли интерес и любовь к путешествиям, оставаясь равнодушными к опасностям, этикету и критике. Эта королевская чета ближе была не к буржуазии, а пожалуй, к богеме.
Альберт был кадетом военного училища в то время, когда там учился будущий начальник генерального штаба Эмиль Гале. Сын сапожника, Гале был отправлен на учебу на деньги, собранные его деревней. Позднее он стал преподавателем военной академии и подал в отставку, когда не смог больше соглашаться с теориями неустрашимого наступления, которые бельгийский генеральный штаб перенял от своих французских коллег без учета реальных условий. Гале также покинул католическую церковь и стал строгим евангелистом. Пессимистически настроенный, чрезвычайно придирчивый и последовательный, он необычайно серьезно относился к своей профессии, как и ко всему остальному. Говорили, что он ежедневно читал Библию и никто не видел улыбки на его лице. Король слушал его лекции, встречался с ним на маневрах, а воззрения Гале произвели на него сильное впечатление: наступление ради наступления и при любых обстоятельствах — весьма опасно, и навязывать сражение следует «только в случае уверенности в достижении важного успеха», вдобавок «наступательные бои требуют превосходства в силах». Несмотря на то что Гале был всего лишь капитаном, сыном сапожника и в католической стране обратился в протестантство, король выбрал его своим личным военным советником, учредив для этого специальный пост.
Поскольку по бельгийской конституции король становился главнокомандующим только во время войны, в мирное время он и Гале не могли своими опасениями или идеями повлиять на генеральный штаб. Это учреждение цеплялось за пример 1870 года, когда ни один прусский или французский солдат не пересек бельгийскую границу, хотя, если бы французы и вступили на территорию Бельгии, у них было бы достаточно места, куда отступить. Однако, по мнению короля Альберта и Гале, если война разразится, то нынешние армии, доведенные до огромных размеров по сравнению с тем временем, все равно двинутся по старым военным дорогам и столкнутся на аренах прошлых боев. Их убежденность росла с каждым годом.
Кайзер дал это понять совершенно недвусмысленно в беседе, которая тогда, в 1904 году, привела Леопольда II в замешательство. Возвратившись домой, король постепенно оправился от шока, полагая, что Вильгельм был крайне непостоянен и его вряд ли можно было принимать всерьез. С этим суждением согласился также ван дер Эльст, которому король рассказал о своей встрече с кайзером. И в самом деле, во время ответного визита в Брюссель в 1910 году Вильгельм сделал все, чтобы успокоить бельгийцев. Он заявил ван дер Эльсту, что Бельгии не следует опасаться Германии. «У вас не будет оснований для жалоб на Германию… Я отлично понимаю позицию вашей страны… Я никогда не поставлю ее в ложное положение».