Комитет, то есть младотурки во главе со своим «маленьким Наполеоном» Энвер-пашой, был твердо намерен преобразовать страну, «выковать силы», необходимые, чтобы сохранить разваливающуюся империю, отогнать «кружащих стервятников» и восстановить панисламское владычество времен расцвета Османской империи. За этими усилиями Россия, Франция и Англия, чьи интересы в регионе пересекались, наблюдали без всякого воодушевления. Германия же, запоздавшая с имперскими амбициями и грезившая о «германском мире от Берлина до Багдада», приняла решение стать покровителем младотурков. Немецкая военная миссия 1913 года, задачей которой была провозглашена реорганизация турецкой армии, вызвала такую ярость России, что лишь совместные старания союзников и их стремление «сохранить лицо» помешали разгореться конфликту «из-за этих балканских глупцов» за год до Сараево.
С тех пор турки ощущали неумолимое приближение дня, когда им придется выбирать, с кем заключать союз. Опасаясь России, испытывая ненависть к Англии и недоверия Германии, они никак не могли решиться. «Герой революции», красивый молодой Энвер-паша, розовощекий и черноусый (усы он закручивал кверху, как кайзер), был единственным искренним и горячим сторонником союза с Германией. Подобно некоторым поздним мыслителям, он видел в немцах залог светлого будущего. Талаат-паша, политический «босс» организации «Единение и прогресс» и ее реальный глава, дородный левантийский авантюрист, способный в один присест поглотить фунт икры, запив его двумя стопками бренди и двумя бутылками шампанского, испытывал сомнения. Он считал, что для Турции сотрудничество с Германией едва ли не обременительнее, чем сотрудничество с Антантой, и не верил в возможность Турции сохранить нейтралитет в неизбежной войне великих держав. Если победит Антанта, османскому величию придет конец, а если победу одержат Центральные державы, Турция окажется немецким вассалом. Другие группы в турецком правительстве предпочли бы союз с Антантой под гарантии «усмирения» России, извечного врага Турции. За десять столетий вражды Россия постоянно точила зубы на Константинополь, который русские называли Царьградом, город в горловине Черного моря. И не удивительно: только знаменитый узкий морской пролив Дарданеллы, пятидесяти миль в длину и не более трех миль в ширину, предоставлял России круглогодичный выход в мировой океан.
Турция обладала одним несомненным достоинством — своим географическим положением на стыке торговых путей. Именно по этой причине Англия целое столетие выступала на стороне Турции, однако беда была в том, что англичане больше не принимали Турцию всерьез. После ста лет поддержки османских султанов против всех, кто бросал тем вызов (поддержки, вызванной стремлением иметь слабых, обескровленных и потому вполне податливых «подопечных» на дороге в Индию), Англия наконец устала от помощи стране, которую Уинстон Черчилль любезно охарактеризовал как «скандальную, дряхлую, обветшавшую и нищую». На протяжении длительного времени Турция славилась в Европе как синоним дурного управления, коррупции и жестокости. Либералы, которые были у власти в Англии с 1906 года, вспомнили о знаменитом призыве Гладстона изгнать турок, эту «невыразимую античеловеческую отрыжку человечества», из Европы. Британскую политику в отношении Турции формировали слитые воедино видения «больного человека» и грозного янычара. Спортивная метафора лорда Солсбери, озвученная после Крымской войны: «Мы поставили деньги не на ту лошадь», — внезапно оказалась пророческой. И британскому вмешательству в дела Порты позволили ослабнуть — как раз тогда, когда оно сделалось действительно необходимым.
Пожелание Турции заключить постоянный союз с Великобританией было отвергнуто в 1911 году устами Уинстона Черчилля, который побывал в Константинополе двумя годами ранее и установил «дружеские отношения», как он их понимал, с Энвером и другими руководителями младотурков. В имперском стиле, какой использовался для общения с восточными деспотиями, Черчилль заявил, что, хотя Британия не готова на союз, Турции не следует отказываться от британской дружбы и «возвращаться к жестоким методам старого режима или пытаться нарушить статус-кво Британии, каков он есть на сегодняшний день». Величественно озирая мир со своего поста во главе адмиралтейства, Черчилль напомнил Турции, что британская дружба тем ценнее, чем дольше Великобритания «единственная из европейских стран… сохраняет господство на море». Что дружба с Турцией или хотя бы нейтралитет последней могут оказаться равно полезными для Великобритании, не приходило в голову ни Черчиллю, ни любому другому английскому министру.
В июле 1914 года, обнаружив перспективу воевать на два фронта, немцы вдруг озаботились поисками союзника, который мог бы закрыть выход в Черное море и отрезать Россию от поставок и других участников Антанты. Давнее турецкое предложение о союзе, на которое долго не обращали внимания, пришлось как нельзя более кстати. Встревоженный кайзер настаивал на том, что «сейчас требуется зарядить все пушки на Балканах и нацелить их на славян». Когда Турция начала выторговывать лучшие условия и притворилась, будто склоняется в сторону Антанты, кайзер фактически запаниковал и направил распоряжение своему послу отвечать на турецкие требования «безоговорочным согласием… Ни при каких условиях мы не можем себе позволить их потерять».
Двадцать восьмого июля, в день, когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии, Турция официально обратилась к Германии с предложением заключить тайный наступательный и оборонительный альянс, который вступал в силу, если любая из сторон начинала войну с Россией. В тот же день это предложение было в Берлине получено и принято, и телеграф доставил в Константинополь проект договора, подписанный канцлером. В последний момент турки замешкались, прикидывая, стоит ли связывать себя обязательствами, которые налагал на них союз с Германией. Если бы только они были уверены, что Германия победит…
Пока турки медлили, Англия подтолкнула их к решению, конфисковав два турецких линкора, что строились по контракту на британских верфях. Это были первоклассные боевые корабли, способные на равных сражаться с британскими, и один из них нес 13,5-дюймовые орудия. Деловитый первый лорд адмиралтейства «реквизировал», по его собственным словам, турецкие корабли 28 июля. Один корабль, «Султан Осман», был уже спущен на воду в мае, и англичане получили за него первый платеж, но, когда турки захотели забрать линкор домой, вдруг посыпались зловещие намеки на греческих заговорщиков, якобы планирующих уничтожить корабль торпедами с подводной лодки; в итоге «Осман» остался в Англии дожидаться спуска на воду «Решадие», чтобы затем вместе отправиться к турецким берегам. «Решадие» был готов в начале июля, и тут появились новые оправдания дальнейших проволочек. Скоростные и артиллерийские испытания кораблей необъяснимо задерживались. Узнав о приказе Черчилля, турецкий капитан, который ожидал, вместе с пятьюстами моряками-соотечественниками, на борту транспорта в гавани Тайна, пригрозил силой прорваться на корабли и поднять над ними турецкий флаг. Не без удовольствия глава адмиралтейства распорядился предотвратить попытку «с помощью оружия, если это понадобится».
Строительство двух кораблей обошлось Турции в огромную сумму — около 30 миллионов долларов. Деньги были собраны по общенародной подписке после поражения в Балканских войнах: турецкая общественность осознавала необходимость обновления вооруженных сил. Каждый анатолийский крестьянин внес хотя бы грош на это строительство. И приказ о захвате кораблей, еще до того как о нем стало известно широким массам в Турции, вызвал, по скромному замечанию морского министра Джемаль-паши, «глубокие страдания» в турецком правительстве.