Очень тяжело много лет играть роль, теряешь свое «я». Она не винила себя за постоянную ложь, таким ее сделал мир, в котором жила. Но и сам мир тоже не винила, его просто ненавидела. Ненавидела всех, кто мог жить, не прячась, не опасаясь быть узнанным, разоблаченным, даже убитым.
Страстно искала покой и при этом сама себе не желала признаваться, что жить, спрятавшись в норку, не сможет. Сказывалась двойственная натура, ведь в сумасшедшей игре, которую вела столько лет, главными были не деньги, а именно риск. От риска, от хождения даже не по краешку лезвия ножа, а по тонкой паутинке над пропастью, получала необходимую для жизни энергию. Отними этот риск, эту угрозу быть разоблаченной, и она умрет, просто сдуется как дырявый воздушный шар и перестанет существовать. Даже подготавливая для себя пути отхода и будущей новой жизни, она оставляла и возможность начать свою рискованную игру сначала, в глубине души понимая, что не сможет остановиться, пока жизнь не прервется.
И вот теперь наступил день, когда больше рисковать нельзя, но из-за допущенной ошибки, минутного порыва, оплошности те самые пути к отступлению закрыты, исчезнуть, чтобы где-то начать все сначала просто не получится. Оставалась тихая скромная жизнь-прозябание, как у других, тех, чью кровь не будоражит риск, для кого адреналин в крови не важней гемоглобина.
Такая жизнь для нее хуже смерти, а потому предстоял выбор всего лишь способа ухода. Играя со смертью, она не раз задумывалась и о своей собственной, причем, не фарисейски, а по-настоящему.
Говорят, Клеопатра исследовала действие ядов на приговоренных к смерти преступниках, чтобы выбрать для себя самый быстрый и безболезненный. Нашла – это яд змеи. Но подобная экзотика совсем не увлекала, потому были прочитаны многие страницы чужих исследований, ведь совсем не обязательно выбирать как Клеопатра, достаточно изучить опыт других.
Опыт говорил, что самый тяжелый способ суицида – повешение. Но дергать ногами в петле и болтаться с высунутым языком и синим лицом ей и без изучения не нравилось.
Наглотаться таблеток ненадежно, к тому же в последнюю минуту можно передумать, как и в случае перерезанных вен. Она предпочла бы подняться на высокое здание, в последний раз посмотреть на этот мир свысока и шагнуть вниз. Как будет выглядеть после смерти, не волновало, в мире не осталось тех, кому она боялась показаться страшной.
Курт действительно ехал на север и действительно в Гаммельстад к сестре, Ларс не ошибся в своих предположениях.
Но сестра его не ждала, совсем не ждала.
– Курт?! Откуда ты здесь? Как ты узнал мой адрес?!
– Что-то ты не слишком радушно встречаешь меня, сестричка. Может, впустишь в дом сначала?
– Проходи…
– Так почему ты здесь одна?
– А где я должна быть, если в отеле у матери полиция? Где она сама?
– В Стокгольме.
– Арестована? – Сара постаралась незаметно вытащить из кармана куртки электрошокер и спрятать в рукав. Визит сводного брата, который не знал об этом домике в Гаммельстаде, не сулил ничего хорошего.
– Нет. А ты хотела бы? Мать сдала бы тебя с потрохами.
– Чего тебе нужно?
– Выяснить кое-что.
Курт учуял страх у голосе сестры и упивался своим превосходством, а потому вальяжно расположился в старом кресле, одном из трех, стоявших посреди небольшой комнаты. Это была его ошибка, потому что Сара достаточно быстро взяла себя в руки и только разыгрывала страх.
– Что именно?
– Ну, например, почему ты даже от нас скрывала свои дела? Так нечестно, сестрица. Почему у тебя целых шесть имен и столько же обликов? Куда вдруг девался Маркус, с которым ты встречалась два дня назад вечером, а еще… что случилось с отцом…
Договорить он не успел, со словами: «Слишком много вопросов, Курт» Сара приложила к нему шокер. Парень задергался и сник.
– Вот так-то лучше, дорогой. Теперь еще это, чтобы не болтал слишком много.
В лицо Курту брызнула струя из баллончика. Теперь он был надежно вырублен на некоторое время.
– Черт!
Саре было от чего выругаться, она едва успела плотно примотать спящего брата к креслу, как в дверь снова постучали.
Вот уж эту гостью она ожидать не могла!
– Что вам нужно?
– Сара, у меня несколько вопросов. – Линн, а это была она, решительно шагнула в дверь.
– Я не отвечаю на вопросы о семье и у меня… у меня гость. Извините.
Идея приехать к Саре и расспросить ее подробно принадлежала Осе, когда Линн рассказала бабушке о видео на флэшке и об отношениях Густава и таинственной С., Осе посоветовала поговорить с Сарой.
– Мне кажется, она знает больше, чем говорит. Попробуй, может, Сара при Ларсе не стала рассказывать? Мужчина все-таки…
Идея нелепая, но Линн поехала только чтобы что-то делать. Бабушка осталась в машине возле церкви, а сама Линн направилась к домику, в который уже приходили они с Ларсом.
И вот теперь пыталась заставить Сару хотя бы впустить в дом. Странная женщина.
В конце улицы кто-то показался.
– Вы одна? А где ваш муж, этот любопытный молодой человек? – быстро поинтересовалась Сара.
– Я одна, Ларс в Стокгольме. Это вы сказали ему об Ане Гриммер?
Сара почти впихнула Линн в дом, помахав рукой соседу в ответ на его приветствие:
– Хей, Улоф, уже уезжаете? Я тоже, только камин дотоплю.
– Я вас не задержу, Сара. Мне нужно только кое-что спросить…
Дальше последовал разряд и боль в голове.
Очнулась Линн связанной в кресле. В соседнем сидел парень, чем-то напоминавший Густава. Он тоже был связан и вообще не то спал, не то без сознания.
– Излишнее любопытство до добра не доводит, – фыркнула Сара, заметив, что Линн очнулась.
Она переодевала свитер, совершенно не стесняясь внимания связанной девушки.
– Почему?.. Развяжите меня, я вовсе не хотела вам ничего плохого.
И вдруг Линн словно громом поразило понимание: на видео Густава была… не может быть! Неужели Сара и есть та самая С.?!
От такого понимания даже голова закружилась. Линн сделала несколько вдохов, чтобы сосредоточиться, и тем самым привлекла внимание Сары.
– Что?
– Нет, ничего, просто показалось, что я вас уже видела.
– Где? – Глаза насмешливые, вообще с ней что-то произошло, словно вместе со свитером Сара сняла какую-то личину. Или, наоборот, надела другую.
Что за черт! Перед Линн стояла совсем другая женщина. Не было серой мыши, какой-то потрепанности судьбой, не было покорности и даже злости, с которой Сара Сьеберг втолкнула ее в дом.
Линн мгновенно осознала, что такое преображение ничего хорошего ни ей, ни этому связанному парню не сулит.