Вредины. Какой ужас! Как ужасно быть мальчиком! Это же ни похныкать лишний раз, ни поиграть в дочки-матери, бантик ни завязать, юбку ни надеть, ни повоображать всласть, ничего интересного… И в армии служить надо… А если он нас превратит в мальчишек?! (От ужаса визжат.) Ох, как страшно! Нет! Все! Мы больше никогда не будем вредничать и задирать мальчишек! Кузя, Кузеч-ка… И ты, бедненький… Давайте мы вас лучше пожалеем, приголубим, хотите пирожных, мороженого, газировки, давайте мы вас в цирк пригласим, давайте мы сейчас сами в вас влюбимся. Ой, караул, уже влюбилась! И я! И я! Чур, ты на мне женишься! Нет, на мне! Ой, мальчики, какие вы красивенькие!
Вбегают родители девочки Анечки.
Папа и Мама. Что тут такое? Кто превратился? Где наша Анечка? Мальчик, ты кто? А что, он очень симпатичный. Мы как раз всегда хотели сына. Назовем его Макакием!
Пумпочкин. Не надо!!!
Папа и Мама. Акакием? Да нет же, Ма-ка-ки-ем!
Пумпочкин. Не надо!!!
Папа и Мама. Ах, какое прекрасное, редкое имя!
Вредина. А можно я за вашего Макакия замуж выйду? Нет, я! Нет, я!
Папа и Мама. Выходите, девочки. Выходите, хоть все.
Вредины. Макакий! Хочешь пирожных? Хочешь в цирк? Хочешь мармелада в шоколаде? Ой, смотри не простудись! (Укутывают, пихают вкусности, вытирают нос кружевным платочком, дарят букеты цветов, в конце концов просто уносят за кулисы, на руках.)
И вот из-за кулис выходит взрослый писатель Пумпочкин в пенсне и шляпе. Устраивается в своем гамаке. (Вместо гамака может быть кресло-качалка.)
Писатель. И до чего же сладкая началась у меня жизнь! Девчонки все в меня тут же влюбились, подарки стали дарить, конфетами угощать, эх, хорошо… Вот такая мальчишечья жизнь мне понравилась, и я уже не стал превращаться обратно в девочку Анечку. Я так и остался мальчиком Макакием, вырос и стал Макакием Сосипатровичем Пумпочкиным.
Царь, милиционер и грабительница (аплодируют). Вот это да! Вот это вспомнил так вспомнил! Вот так история! Такие истории только со знаменитыми писателями приключаются!
Милиционер (откашливается). А я вот тоже вдруг вспомнил… Был я, короче, маленьким таким… И был у меня дедушка. Страшный… Страшный такой хулиган…
Появляется милиционеров дедушка. Он действительно страшный хулиган. На нем клешеные тертые джинсы с вышивкой, длинные седые, крашеные в зеленый цвет космы, украшения, серьга в ухе, облезлая гитара в руках. На гитаре он страшно бренчит и поет противным сиплым голосом что-нибудь хулиганское на русско-английском языке.
Жалобный маленький милиционер делает уроки.
Дедушка. Ну, ты, веник! Чего ты там все пишешь?
Милиционер. Правило «жи-ши» пиши с буквой «и», дедушка.
Дедушка. Лучше бы из рогатки пострелял.
Милиционер. Дедушка, расскажи мне какую-нибудь сказку…
Дедушка. А ну-ка, веник, отвечай — как рыбы плавают?
Милиционер. Быстро!
Дедушка. Ха-ха, быстро! Не быстро, а косяками. Ко-ся-ка-ми, поал, веник?
Милиционер. Понял.
Дедушка. А теперь отвечай, как черепахи ползают.
Милиционер (пищит). Косяками…
Дедушка. А черепахи — ташутся! Ташутся, ясно?
Милиционер. Ясно.
Дедушка (отвешивает ему щелбан). Веник!.. Пионер недорезанный… (Бренчит на гитаре, горланит песни.)
Милиционер. Дедушка часто убегал из дому, наступал на лапы собакам, забывал переводить старушек через дорогу. А уж если переводил, то они обязательно попадали под самосвал… И вот однажды, когда дедушка уже совсем весь захулиганился и меня задразнил, я взял свисток, пистолет и дубинку…
Дедушка. Эй ты, веник…
Милиционер (оглушительно свистит, несколько раз стреляет в воздух и орет что есть мочи). А кто так обзывается, тот сам так называется!!!
Неожиданно дедушка притихает, поникает, как-то весь скукоживается и отправляется в угол.
Милиционер. И мой хулиганский дедушка стал называться веником и целыми днями тихо-тихо стоял в углу. А я вырос и выучился на милиционера!
Все аплодируют.
Грабительница (встает и поправляет автоматы, пистолеты и ножи, которыми обвешена). А вот у меня тоже в детстве случай был — закачаешься. Когда я была маленькая, я была очень… противная. Я все время кусалась, щипалась, обзывалась и дралась. Но на самом-то деле это все было не потому, что я была такая противная. А просто я больше всего на свете любила мириться. Чтобы вот так вот сцепляться мизинцами и говорить «мирись-мирись-мирись». Я так часто со всеми мирилась, что у меня даже мизинец оттопыренный на всю жизнь остался. Вот! (Показывает мизинец.)
Все (разглядывают). И правда, оттопыренный.
Грабительница. И вот однажды осенью я гуляла в саду «Эрмитаж». И увидела очень красивого мальчика… Ой. (Хватается за сердце.) Не могу говорить, волнуюсь…
Все на нее машут, дуют, успокаивают, создают условия.
Грабительница. Он был такой красивый! Немножко кудрявый, задумчивый и в красном шарфике. И мне тут же захотелось с ним помириться. И долго-долго трясти мизинцами… Но ведь чтобы помириться, надо сначала как следует поссориться.
Все. Это точно! А как же иначе мириться?
Грабительница. И я… И я стала… Ой! Не могу. Стесняюсь.
Все подбадривают и утешают грабительницу.
Грабительница. И я стала кидаться в него шишками, камнями, каштанами, желудями и палками. (Кидается). Но не попала. Тогда я подошла к нему поближе и изо всех сил показала ему язык. (Показывает). Бээээээээ! А он только улыбнулся. Тогда я сказала: «А у меня зато волосы рыжие!» Потому что я думала, что он сейчас начнет дразниться, и тогда уж мы точно поссоримся. А он сказал: «Красивые какие волосы!» И дал мне конфету. И я поняла, что я с ним никогда не помирюсь. Потому что не поссорюсь. И я ушла… (Ревет страшным басом.)
Писатель (подскакивает как ужаленный). Вы?! Так это были вы?!
Грабительница. Не может быть! Это вы?
Писатель. Вот мой красный шарфик! Только он стал совсем маленьким, как носовой платок. Я ведь думал, что вы обиделись, потому что я вам сосательную конфету дал, а вы хотели кусательную! Вот! Возьмите, пожалуйста, шоколадную! Я специально для вас всю жизнь в кармане ношу! (Показывает огромную конфету.)
Писатель и грабительница бросаются друг к другу в объятья.
Все. Какое счастье!
Писатель. Наконец-то у меня есть вы! Моя собственная, ненаглядная грабительница! Теперь мы с вами по ночам будем подушками драться!