Ася, добрым голосом говорю я Орловой, Ася, зачем мы взяли с собой этих болванов? Орлова бормочет какую-то прокисшую дребедень, что нельзя женщинам пускаться одним в такое далёкое путешествие, надо обязательно взять с собой мужчин, а то вдруг колесо отвалится….
Это, конечно, правда. Мужчины и женщины уже давно существуют порознь, но помогают друг другу, если вдруг что.
Ася, говорю я, в таком случае вполне хватило бы одного остолопа, зачем тебе целых трое мужчин, любую фразу начинающих со слова «ой»? Ой, я во что-то вляпался. Ой, мне надо что-нибудь пожевать…
Мы едем далеко и по важному делу, а эти — просто довески какие-то, лишний груз для твоего «доджа-каравана»! Ну и собрала же ты друзей детства и юности, Ася…
Дождь не то чтобы начинается, а хочет начаться. Алёша срочно нахлобучивает на лысеющую голову кепку фасона «дачник».
Ещё не хватало ехать по дождю! Так мы вообще до ночи не доедем. Ладно, всё, поехали.
Мы едем из-за Валентины Вадимовны, Наташиной матери. Вон она, сидит спереди, спокойная и терпеливая, словно не слышит наших препирательств, словно никуда не спешит. Валентина Вадимовна — заслуженный врач Российской Федерации, прекрасный хирург-абортник, больше сорока лет практики и ни одного осложнения. В молодости каждая из нашей девичьей компании хоть разок да попадала в опытные руки Наташиной мамы, пользуясь знакомством, что греха таить, или хотя бы как минимум ела вместе с Наташей дарёные шоколадные конфеты, которых у них дома был целый склад даже в самые голодные годы.
Хорошо ещё, что ни один из лопухов, устроившихся сейчас на заднем сиденье «доджа-каравана», не замешан в наших посещениях кабинета Валентины Вадимовны. Вот уж был бы полный пердюмонокль! Валентине Вадимовне уже к восьмидесяти, она давно не практикует. Она готовится к неотвратимому и даже ходила на исповедь. Батюшка велел класть поклоны и читать специальные молитвы, исповедоваться и причащаться, но тут дело не пошло — в молитвах слова непонятные, поклоны класть трудно физически, а причащаться тоже не очень-то выходит, потому что Валентина Вадимовна до сих пор много курит прямо с утра.
Но надо как-то готовиться к отплытию, и вот через знакомых знакомых знакомых Орлова, лучшая подруга Наташи, узнала про ясновидящего в далёком маленьком городке между Ивановым и Костромой. Может, он чего присоветует? Так что Валентина Вадимовна едет по делу, дочь сопровождает её, Орлова везёт всех в своей машине, я за компанию, могу подменить уставшую Орлову и вообще люблю ездить по закоулкам отчизны. Орлова рада поехать — квартира маленькая, а сыну надо налаживать личную жизнь. У неё всегда кто-то из родни налаживает личную жизнь. В младших и средних классах Орлову можно было в любое время дня и ночи встретить в троллейбусе шестьдесят девятого маршрута. Болталась во дворе или каталась в троллейбусе, пока её мама налаживала личную жизнь всё в той же маленькой квартире и малютка Орлова просто не могла открыть дверь, запертую изнутри. Тогда не было спецслужб по детям и прочих омбудсменов, уполномоченных взломать дверь, а потом долго стучать головой орловской мамы о косяк, и маленькая, проголодавшаяся, уставшая после школы девочка допоздна накручивала круги в шестьдесят девятом.
По идее, Орлова должна была стать стрелком, каким-нибудь Брейвиком или кем-то в этом роде. По итогам своего детского опыта. Так и вижу нашу Асеньку где-то на верхотуре, с выражением недоумения и обиды на бледном лице глядящую через оптический прицел, как праздничная толпа превращается в кровавые лохмотья.
Однако Орлова — владелица маленького агентства по организации детских праздников, в её распоряжении несколько клоунов, гелиевые шары и траченные молью ростовые куклы. Смех и радость мы приносим людям.
До Владимира мы доехали довольно бойко. Алёше несколько раз звонила мама. Один раз даже остановиться пришлось — на ходу плохо слышно или вообще пропадает сеть, а маму волновать нельзя. Алёшу я помню пышноусым румяным красавцем. Я его знаю давно, с юности. И его маму тоже. Помню, он хотел открыть железную банку с горошком, взял консервный нож… «Не трогай! — прикрикнула мама. — Поранишься!» И долго стучала ладонью по деревянной рукоятке, тщась вогнать нож в железо, от натуги и боли морща породистое лицо…
Алёша — актёр. Давным-давно, в середине девяностых, когда по театральным чердачкам и подвальчикам стало затеваться что-то интересное, я принесла Алёше стопку пьес новых авторов — товарищ юности всё-таки, актёр, пока что не у дел…
Через несколько дней Алёша позвонил и сказал, что они с мамой всё прочли, посоветовались и решили не размениваться, а ждать серьёзной роли у большого режиссёра. Пришлось обойтись без Алёши. В новых спектаклях сыграли Толя, Володя, Гриша, Вика, Маша, Лена, Виталий, Женя, Паша, Андрей, да-да, те самые, которые теперь на обложках журналов, в телевизоре, на красных дорожках…
Алёша иногда работает на озвучке, пооблез, каждую осень ездит в Кисловодск (с мамой), но всё ждёт серьёзной роли у большого режиссёра. Не вешает, что называется, носа… «Бертолуччи и Стораро ждут ребят», ага.
Пока стояли из-за Алёши, Никола и Валентина Вадимовна опять покурили, Игорёк пожевал, все пописали.
— Ась, ты не устала? — спросила я, когда проехали и Покров, и Ковров. — Хочешь, я поеду?
— Я тоже могу, — приосанился Игорёк. — Скажите, если что.
Игорёк может! С юных лет, с десятого класса, он всё норовил подружиться с девушкой из семьи побогаче, с машиной и заграничными командировками родителей. Почему-то некоторые, и главное, сам Игорёк, считали его красивым и каким-то необыкновенным. Может быть, просто необыкновенным лентяем и балбесом? Игорёк и по сей день продолжает финансово опираться на прекрасный пол, странствуя от тёти к тёте, канюча, что у него нет каких-то там часиков, которые есть у Вадика, и машина гораздо хуже, чем новая «вольво» этого гада Валеры… Самое интересное, что дамы, вместо того чтобы дать Игорьку хорошего пинка для ускорения, принимаются вкалывать побольше, стараясь обеспечить Игорька заветными часиками и достойным такого красавца автомобилем. Теперь, очевидно, у Игорька трудный период «межбабья», и он тащится с нами, притворяясь, что делает нам одолжение.
Вечером мы приезжаем в пгт. 12 Июня. Оказывается, прорицатель сидит в соседнем городке, где нет гостиницы, и нам предстоит ночевать здесь. Все это знали, только я как-то прошляпила, не поняла. В гостинице так в гостинице, тут никого нет, кроме нас, цены смешные, и мы жируем — живём по одному в трёхместных номерах.
Наутро выясняется, что мы должны ждать, когда нам дадут отмашку ехать к прорицателю. А когда — непонятно. Никто из нас не нервничает.
По-моему, всех всё устраивает, спешить некуда, никому никуда не надо, мы вольные стрелки. Главное, считать себя вольным стрелком, человеком, добившимся полной независимости, тогда не так лезет в глаза, что ты просто никому даром не нужен, даже самому себе…
Двое суток мы торчим в пэгэтэ, посещаем секонд-хенд и рынок, выясняем, что раньше этот самый пгт. 12 Июня назывался Дзержинское, а при царе-батюшке — и вовсе Жабоедово. По вечерам нас мучают комары и проститутки — одни зудят, другие названивают к нам в комнаты, и старые, похожие на лягушек телефонные аппараты хрипло верещат, транслируя скуку и нищету Жабоедова — Дзержинского — 12 Июня.