Однажды пришла на чей-то день рожденья с большой пустой формой для пирога. В форме лежала скомканная льняная салфетка и крошки. Везла пирог в троллейбусе через весь центр, попутчики любопытствовали, и она их угощала пирогом.
Любила гулять в заброшенных домах, собирала старые фотографии, выброшенные, оставленные, ненужные даже родне чёрно-белые туманные лица…
С ней всегда случалось что-то невероятное. Она замечала то, что никто, кроме неё, заметить не мог. Все фрики, которых раньше называли городскими сумасшедшими, всё странное, чудно€е словно притягивалось к ней, лезло в глаза.
— Представляете, иду по Сретенке, навстречу два мальчика несут аквариум!
— Ну какие мальчики, какой аквариум? Угомонись, — говорили ей все.
— Ладно вам, — вступался какой-нибудь воздыхатель без малейшего шанса, тюлень в очках с толстыми стёклами. — Ну, подумаешь, невидаль, пацаны купили аквариум, сейчас запустят рыб…
— Да нет же, это был уже с рыбами аквариум, они его несли очень, очень медленно и осторожно, и рыбы такие там… — продолжала она.
И все хохотали…
Такая вот была девушка…
Теперь ей под пятьдесят. Она выправила разрешение и приценивается к ружьям и пистолетам. Листает оружейные каталоги.
У неё есть подруга, которая всех незнакомых мужчин профилактически называет «пидарасами».
А знакомых, достойных внимания, — «ассоциативными членами».
Такая подруга. Больше у неё никого нет.
Но она ещё ничего, и на неё клюют бойкие старички, загорелые и прижимистые, старые корнеплоды в кепочках, любители всего бодрящего и омолаживающего, особенно если это бесплатно. Бодрит, чёрт побери, держит в тонусе, полезно во всех отношениях, поди плохо?
Беда её в том, что она видит в людях детей и в старом корнеплоде, исковерканном приспособленчеством и безбожием, видит парнишку, лесного завсегдатая, птицелова и рыбака.
Она всё ещё ждёт каких-то там звонков или мейлов.
Прихорашивается перед выходом в скайп.
Это не лечится.
Лет через двадцать можно окликнуть её:
— Эй, пошли в собес, там долгожителям компенсацию дают!
Ответит со значением:
— Не могу, мне должен позвонить один человек и назначить встречу.
Сейчас она идёт знакомиться с собакой. Есть такая собака, с которой ей давно надо было познакомиться. Собака «одногочеловека».
Он, кстати, исключение — совсем не загорелый, не бодрый и не прижимистый.
И не старый. Грустный и много курит.
Однажды так долго сидели в сушечной на Селезнёвке, что никого из посетителей уже не осталось, и официанты вообще перестали их замечать, перестали притворяться японцами, заговорили между собой по-бурятски или по-хакасски…
— На похороны мои приходи обязательно, — сказал «одинчеловек». — Только помни — в гробу уже не я…
— Молодец, додумался! — сказала она, и он улыбнулся, ожидая, что сейчас она будет уговаривать его не умирать никогда.
Но она сказала:
— Так меня и пустили на твои похороны! У тебя супруга повышенной степени сложности, ещё рассердится, не поймёт, кто я такая и на фиг припёрлась. Тогда уж, будь добр, подготовь её как-то, проведи разъяснительную работу. Заблаговременно и предусмотрительно.
Он опять улыбнулся и спросил:
— Хочешь, я вас познакомлю?
— Нет уж, спасибо, — строго сказала она. — Познакомь меня лучше со своей собакой.
И вот теперь она идёт знакомиться с собакой. Зачем теперь знакомиться с собакой — непонятно.
Собаку забрали племянники жены.
«Властители дум, писатели толстых книг не ругаются, а разговаривают матом.
Люди, считающие себя интеллигенцией, не моргнув глазом называют человека “нетитульной” внешности “чуркой”.
Люди, считающие себя православными, зубами вцепляются в мавзолей, не дадут похоронить вождя.
Люди, считающие себя патриотами, ненавидят столицу своей родины и её жителей.
Представители правительства и власти своим стяжательством и цинизмом показывают отвратительный пример гражданам.
В головах соотечественников бурлит опасная каша.
В этих условиях очень трудно правильно воспитать детей.
Хотя вообще, конечно, у нас хорошо, очень красивая природа. Приезжайте к нам, на нашу пороховую бочку, сходим по ягоды…
Но воспитывать детей трудно. Непонятно, как и что объяснять.
Я часто чувствую себя неловко перед детьми.
Надо попросить у детей прощения за то, что мы по молодости, недомыслию, эгоизму и наивности выпустили их в этот чудовищный мир.
Это раньше жизнь была даром божьим, за который положено благодарить и почитать родителей. Теперь жизнь — непосильное испытание и путаница.
Мне хочется попросить у детей прощения. Может быть, не мне одному? Это очень важно. Я прошу всех желающих попросить прощения у детей собраться завтра в три часа дня на Библиотечной улице».
Такое вот запостил один дядька у себя в фейсбуке и лёг спать.
Когда он переходил из восьмого в девятый, за лето вырос на восемнадцать сантиметров, и ему было странно ходить, передвигать длинные ноги, поминутно натыкаясь на прохожих и спотыкаясь, размахивать долгими руками, а доктора обнаружили у него слабое от быстрого роста сердце.
И всё казалось, что главное — научиться ходить красиво, тогда все будут любить, главное — ходить красиво.
Потом он вырос уже окончательно и женился на хорошей девушке, чтобы родители не волновались. И сына родил, тоже чтобы родителям приятно было. А что? У всех так. Если любовь ждать, большую и настоящую, то вообще можно в бобылях засидеться, перед соседями неудобно — подумают, у тебя дефект какой. Женятся люди, чтобы родителям спокойно было. И чтобы соседи косо не смотрели.
Нормально жили. Как все. Только дома всё быстро тухло, мандарины высыхали, рыбки дохли и цветы вяли. И так долго было. Много мандаринов скукожилось.
Тогда он сказал жене:
— Разойтись нам надо, вот что…
И стал жить сам.
Утром он проснулся, глянул в фейсбук — а там целая дискуссия, комментов немерено, и от бывшей жены тоже:
— Саша, принимай глицин.