— Откуда? Кто тебе сказал? Что в тебе...
Тут Борис выдал нечто неожиданное даже для самого себя:
— Я — свет. Я тем и знаменит, что сам бросаю тень... Подворский пафоса не оценил и даже не удивился, что его подчиненный оставил вдруг прозу.
— Это несерьезно. — Патрон аккуратно опустил заявление в корзину для мусора. — Тем более в такой редакции. Заранее благодарен! Что за детский сад?
— Может быть, в такой редакции подойдет? — Борис положил на стол второе заявление.
— Посмотрим... — Шеф склонился над новым документом.
— Уволить по собственному? — Он поднял глаза на Бориса.
— Так правильно?
Константин Николаевич молчал с минуту.
— Как знаешь, — произнес он спокойно. Взял ручку и подписал заявление. — Будь добр, занеси сразу в департамент по кадрам.
— Куда занести? — Борис слегка обалдел от такого виража. Он ожидал, что шеф начнет уговаривать «незаменимого» сотрудника остаться, хотя бы спросит его о причинах столь неожиданного демарша.
— В отдел кадров, Кузнецову. Теперь называется департаментом.
— Хорошо. — Борис взял подписанное заявление и вышел.
Едва за ним закрылась дверь, Подворский схватил трубку и набрал внутренний номер.
— Зыбковец? Это директор по маркетингу. Слушай приказ. Немедленно...
Когда спустя пять минут Борис вошел в отдел и подошел к своему столу, он обнаружил, что в центре экрана компьютера «висит» табличка: какой-то там сбой. Борис щелкнул «энтером», но табличка появилась вновь.
На его столе зазвонил телефон.
— Алло?
— Алло? Борис? Это Ник. Слушай, только что тебе закрыли доступ. Приказ Подворского. Я смотрю, у тебя тут куча каких-то документов. Сделать тебе копии? Я так понимаю, что ты тю-тю?
— Не нужно, спасибо. Борис положил трубку.
Лихо господин Подворский наложил лапу на его проекты и разработки. Очень оперативно. Только Борис Апухтин не собирался оставлять ему свои идеи в качестве памятного сувенира. Он выключил компьютер, потом включил снова и, прежде чем начал грузиться «Windows», вышел в «DOS». Несколько секунд посмотрев на мигающий на черном экране курсор, он вздохнул. Жаль уничтожать плоды собственного вдохновения. Но больше они ему не понадобятся. Планы развития «Конторы» его отныне не занимают. Он еще раз вздохнул и набрал команду «ввод».
Компьютер равнодушно загудел, безжалостно стирая всю информацию, записанную на диске.
— Format С! Что может быть символичнее? Ник бы оценил, — произнес Борис. — Все равно что поджечь погребальную ладью. Я — свет, я тем и знаменит, что сам бросаю тень...
Несколько пар глаз поднялись к нему, но тут же обратились к своим прежним занятиям. Бывший коллега никого больше не интересовал, тем паче что место, им освобожденное, никому не казалось привлекательным. Разве что у окна...
Роберт вздрогнул от неожиданности. Он не привык еще к выскакивающим на экране сообщениям-напоминаниям, как не привык к тому, что новый его компьютер издавал массу всякий звуков.
Сейчас на экране высветилось:
«Совещание у господина Подворского в 12.00. Повестка дня: подготовка к выставке».
Роберт Мастерков аккуратно нажал клавишу, сообщение исчезло. До начала совещания оставалось пятнадцать минут. Ему готовиться не нужно, по поводу выставки у него только одно задание: разослать приглашения партнерам и некоторым крупным дилерам. Это он свалил на секретаршу. На всякий случай Роберт печатает сопроводительные письма. «Приглашаем вас посетить наш стенд...» . Если кто спросит, чем он занят, — печатает письма. Почему сам? Слишком ответственное дело.
Сейчас он печатал другой документ. Еще более короткий, чем письмо, но гораздо более важный.
В новом кабинете хорошо работалось. Не страшно, что размером он был с просторный шкаф. Пусть завистники называют его табакеркой. Как бы то ни было, отдельный кабинет — это отдельный кабинет. Это как скипетр власти. Он может быть неказистым, может быть обделен драгоценными камнями и презренным металлом, но силы его от этого не убудет. Дверь, отделяющая хозяина кабинета от прочих, проводит весьма зримую границу: будь любезен, голубчик, постучаться, испросить дозволения войти, а я уж посмотрю-подумаю, достоин ли ты этой чести.
В новом кабинете хорошо работалось. Дел, правда, у Роберта особых не предвиделось. Правила игры оставались прежними: сидеть молча и «сходить» за умного. При этом, разумеется, стоило время от времени пошуршать бумагами, позвонить кому-то, послать на печать какой-никакой документ и отправить за ним секретаршу. Неплохо было вызвать кого-нибудь из сотрудников отдела, чтобы узнать об успехах, а затем, спросив о проблемах, сходить с этим делом к руководству. Заодно отметить, как идет Константину Николаевичу галстук, или высказать восхищение его спичем на прошлом совещании отдела. Такое «заодно» никогда не оказывается лишним, скорее наоборот, в этом деле переборщить невозможно.
До начала совещания осталось одиннадцать минут. Роберт допечатал фразу и поставил точку. Перечитал. Нет, концовка неудачная. Мысль сформулирована нечетко, слишком расплывчато для документа. С другой стороны, что тут сформулируешь, если нет ничего конкретного, так, одни подозрения, намеки, косвенные улики. Можно изложить все факты и предоставить прочитавшему делать выводы самостоятельно, но получится чересчур длинно, а в такого рода делах нужна краткость. Четко по полочкам: кто, что, когда. Кроме того, факты по отдельности казались пустяшными, и простое перечисление их скорее утомит, чем приведет к нужному заключению. Нет, нужна меткая, как выстрел снайпера, и беспроигрышная (на случай внутреннего расследования) фраза. Такая, чтоб задела, убедила, заставила действовать, а не размышлять и взвешивать факты.
Задумавшись, Роберт подпер щеку рукой и тут же поморщился от боли. Осторожно ощупав припухшую скулу, он бросил взгляд на часы. До совещания — десять минут. Можно придумать удачную формулировку и позже, но хотелось закончить сейчас.
Роберт еще раз перебрал в голове свои аргументы. Ни один не стоил и выеденного яйца, но, собрав все это воедино, слегка приукрасив, немножко приврав и притянув за уши некоторые спорные вещи...
Семь минут.
Роберт, шумно вздохнув, положил руки на клавиатуру. Еще раз перечитав фразу, он принялся мысленно переставлять слова, подбирать синонимы. Получалось еще хуже. Неповоротливое предложение противилось и упиралось.
Робко щелкнув ногтем по ручке двери, в кабинет заглянула секретарша.
— Роберт Михайлович, разрешите...
— Я занят!
Секретарша исчезла и прикрыла дверь даже проворнее, чем прячется кукушка в ходиках, закончив свое соло.
Пять минут.
Роберт уже поднял руки, чтобы обхватить голову и попытаться выжать из нее нужную струйку слов, но вовремя спохватился, вспомнив о синяке. Напоминание об обиде подхлестнуло ленивую мысль, она свернулась в спираль, а затем распрямилась тугой пружиной, и пальцы сами заплясали по клавишам, словно молоточки из табакерки.