— Где?
— Да, там, у вас.
— Это я, алло!
— Кто вы?
— Новый домработница.
— Мне нужен господин Вайнроб.
— Господин Вайнроб? Где?
— К телефону.
— Да. Минуту.
Я жду.
— Алло.
— Это Вайнроб?
— Нет. Это новый домработница.
— Я просил Вайнроба.
— Вы говорите по-румынски?
— Нет, я прошу вас, позовите Вайнроба.
— Да. Минуту. Алло… Не могу сейчас.
— Что такое? Его нету?
— Не знаю, алло.
— Когда он вернется?
— Кто?
— Вайнроб. Когда вернется Вайнроб? Где Вайнроб?
— Не знаю, — горько рыдает новый домработница, — я только сейчас приехала из Румынии.
— Дочь моя, — говорю я с чувством, — я хочу поговорить с господином Вайнробом. Его нет? Хорошо. Вы не знаете, когда он вернется? Ладно. Но вы хоть можете ему передать, что я его искал, хорошо?
— Минуту, — плачет женщина, — алло.
— Ну что там еще?
— Я не могу ему сказать.
— Почему же?
— Что такое Вайнроб?
— Что значит «что такое»? Вы его не знаете?
— Вы говорите по-румынски? Хоть немножко.
— Куда я попал?
— Дом Имануэля Кастелянского.
— Какой это номер?
— Семьдесят три. Второй этаж.
— Какой номер телефона?
— Не знаю.
— Что там написано?
— Не знаю.
— Там не написано имя?
— Нет. У нас вообще нет телефона.
«Человек, неспособный на решительные шаги, — говорили наши мудрецы, — заболеет или уедет». Взять нас, к примеру. Вот уже несколько месяцев мы колеблемся — ехать ли нам за границу? Это называется кризис совести. Многие уже давно заболели от таких переживаний. Словом, мы решили ехать за границу.
Раз решили, надо решение выполнять. Только одна проблема вставала перед нами: что будет с детьми? Рафи уже большой, с ним можно разговаривать как со взрослым, он, конечно, поймет, что папу и маму пригласил швейцарский король, а королю отказывать нельзя, потому что он рассердится. С Рафи все нормально. Но что мы скажем Амиру, которому всего-навсего два с половиной? Ведь это период, когда дети больше всего привязаны к родителям.
Тяжелая проблема. Слышали мы о случаях, когда безответственные родители оставляли своих младенцев на две недели, в результате чего ребенок попадал в сложную ситуацию и терпел затем неудачу на всех экзаменах по географии. Говорят, что одна девочка из Нетании, чудовища-родители которой уехали в Югославию на целый месяц, начала проявлять признаки паранойи, и с тех пор она левша и худая…
За обедом мы обсуждали эту проблему с женой. Но как только мы сказали друг другу несколько фраз на английском, на лице Амира появилось неописуемо грустное выражение, он уставился на нас своими огромными глазами и слабым голосом пролепетал:
— Почему, почему?
Было ясно, что ребенок что-то чувствует, он боится. Он очень к нам привязан, наш Амир. Мы с женой переглянулись и тут же решили отказаться от поездки. Заграниц много, а сыновей у нас раз-два и обчелся. То есть один из них совсем маленький. Не едем, и все тут. Кто нас заставляет? Какое удовольствие мы получим от Парижа, если все время в наших головах будет звенеть, что Амир уже, наверно, пишет левой рукой? Дети — это вам не развлекательная поездка, господа, это — цель жизни, и тем, кто не способен приносить жертвы ради своих детей, лучше оставить все и уехать за границу.
Нам все же тяжело отказаться от поездки. Мы хотим поехать за границу.
Но что же делать с Амиром большеглазым?
Мы обратились с этой проблемой к нашей соседке Гов-Арье, муж которой — летчик гражданской авиации, а она получает бесплатный авиабилет два раза в год. Выяснилось, что она приучает детей к отсутствию родителей постепенно. Она рассказывает своим чадам о красотах пейзажей, над которыми мама с папой будут пролетать, кроме того, родители фотографируют все те замечательные места, где они побывали, и привозят фото домой. Таким образом, ребенок становится как бы участником поездки. Немного такта — вот и все.
Еще каких-нибудь сто лет назад дети госпожи Гов-Арье, услышав, что родители летят в Америку, сошли бы с ума или в лучшем случае стали бы карманниками-психами. Но сегодня, после изобретения психологии и самолетов, они принимают все это как само собой разумеющееся.
Мы позвали Амира, чтобы поговорить с ним наедине, втроем:
— Знаешь, Амирчик, в мире есть такие высокие горы, что…
— Не уезжайте, — заорал Амир, — не уезжайте! Амир — не один! Амир, папа, мама! Никакие не горы! Папа, мама, всегда Амир! Не уезжайте, не уезжайте!
Из его голубых глаз покатились слезы, и он прижался к нам, дрожа всем своим маленьким тельцем.
— Мы не уедем, — закричали мы оба, — не уедем за границу! Остаемся с Амиром! Горы — бяка! Папа, мама, Амир навсегда! Не сдвинемся отсюда!
В самом деле — ко всем чертям эту поездку! Все пейзажи Италии не стоят одной слезинки нашего ребенка! Одна-единственная его улыбка дороже нам, чем все эти чертовы закаты в мире! Остаемся — решено! Когда ребенок будет постарше, хотя бы в возрасте шестнадцати, двадцати лет, тогда и поедем за границу, без этого не умирают…
Все было бы хорошо, если бы не одна мелочь. Дело в том, что на следующий день мы улетали. Мы очень любим Амира, но ездить за границу мы тоже любим, это правда, так что же делать с этим маленьким мерзавцем?
Мы решили подойти к делу серьезно. Одна наша подруга — вроде как психолог для малышей, и мы к ней обратились и изложили ей нашу тонкую ситуацию со всеми ее нюансами…
— Вы сделали большую ошибку, — постановила психолог, — ребенок не терпит обмана, у него чистая и нежная душа. «Говорите со мной откровенно», — требует он, и вы обязаны говорить с ним начистоту. Например, вы не должны паковать чемоданы по секрету от него, делайте это у него на глазах, чтобы он видел, что вы от него ничего не скрываете и не пытаетесь убежать…
Дома мы сняли два чемодана и впустили ребенка в комнату.
— Амир, — сказали мы ему честно и откровенно, без уверток, — папа и мама…
— Не уезжайте, — заорал Амир, — Амир любит папу-маму! Амир не один! Не уезжайте!
Ребенок весь трясся. Его глазенки были наполнены слезами, носик покраснел, ручки рубили воздух в неописуемой панике. Не дай Бог, еще случится что-нибудь с ребенком. И тут мы его крепко-крепко обнимаем: