– А я не пойду, – сказал Ваня.
Я подумал, что погорячился, конечно, когда отвечал Маше на ее наводящие вопросы, так как не учел, что все это слышит и Ваня, которому зачем про любовь? Черепа-шек-ниндзя там не будет, он это сразу понял, а тогда чего суетиться?
И я начал думать, что сказать Ване, чтобы он все-таки пошел с нами. Потому что насилия применять не хотелось, хотя оно, конечно, и не исключалось. Потому что вечер уже, можно сказать, был в разгаре, и следовало довести его до логического конца.
– А почему ты не пойдешь? – спросил я.
– Потому что любовь – это не комедия, – сказал Ваня.
Вот этого я ожидал меньше всего. Мы с ним давно не говорили о любви. А в таком тоне не говорили вообще никогда.
– А что это тогда? – уточнил я.
– Любовь – это очень серьезно, – сказал он.
– Что-то случилось? – прямо спросил я. Ваня промолчал, потупив взор.
– Случилось! – крикнула Маша. – Он в Катю влюбился!
– Которую я знаю? – переспросил я.
– Ой, ну конечно, ты ее знаешь, – сказала Маша. – Ты ее сто раз видел.
– Так все и есть? – спросил я у Вани. Он кивнул.
– И что ты теперь будешь делать? – поинтересовался я.
Вопрос был не праздный.
– Женюсь, – быстро сказал он.
– Зачем?
– Чтобы больше не думать об этом, – пояснил Ваня.
– А что, вопрос женитьбы стоит перед тобой остро? – спросил я.
– Я неправильно выразился, пап, – поморщился он. – Чтобы не думать о ней.
– О ней – это о Кате? – удивился я.
– Ну да, – подтвердил он, – женюсь и перестану о ней думать.
– Но будешь вспоминать хоть иногда? – спросил я.
– Конечно, у нас же дети будут, – вздохнул он.
– А что, любить ты ее перестанешь, когда женишься? – Я решил выяснить все до конца, чтобы потом, через много лет, напоминая ему об этом разговоре, не услышать от него, что я ни черта не понял и что совершенно не это имел в виду.
– Буду, наверное, – вздохнул он. – Просто очень боюсь, что перестану.
После этого я подумал, что с парнем можно шекспировскую драму смело уже смотреть.
– Нет, – сказал я, – в таком случае надо все-таки пойти на этот фильм. Потому что хоть это и комедия, но любовь там очень серьезная.
– Пойдем, ладно, – сказал Ваня, повзрослевший за эти пять минут в моих глазах года на два.
Мы зашли в кинотеатр. По дороге Маша еще успела рассказать мне, что написала первое в своей жизни стихотворение на английском языке. Я уже ничему не удивлялся, но счел своим долгом узнать подробности.
Подробности были такие. Им в школе дали английское стихотворение, или, вернее, песенку, следующего содержания: «Мы любим кататься на лыжах. Кататься на лыжах. Кататься на лыжах. Мы любим кататься на лыжах холодным морозным утром. Мы любим танцевать на льду. Танцевать на льду. Танцевать на льду. Мы любим танцевать на льду холодным морозным утром». И дали им задание заменить несколько слов в этом стихотворении на какие-нибудь другие.
И теперь она говорила, что написала первое в жизни стихотворение на английском. На самом деле она заменила всего два слова, но они были ключевыми. Вышло, что они любят играть в футбол и кататься на скейте. И все это они любят холодным морозным утром.
Между тем в кассе не оказалось билетов на этот фильм. Он начинался через пять минут, а это же пятница, вечер, так что никаких иллюзий.
– Ну и хорошо, – даже обрадовался Ваня. – Давай лучше еще поговорим.
Я тоже обрадовался после этих его слов.
А Маша сказала:
– Есть другое предложение. Надо зайти вот в этот магазин и купить диски с фильмами. Можно про любовь, можно просто мультики… И приехать и дома посмотреть. Только попкорна надо здесь купить.
Мы купили «Мухнем на Луну!» с очками для просмотра в формате 3D, еще несколько мультиков, а также «Квант милосердия».
Фильм про агента 007 предложила купить Маша. Я спросил ее зачем.
– Я уже его смотрела, – объяснила она. – Ваня же хотел про любовь. Это как раз про любовь. Папа, там такая любовь… Он такой несчастный…
Ваня молчал. Но я видел, как он благодарен сестре за этот выбор.
Уже и не очень понятно, кому показалось, что у Маши неправильно растут зубы. Мне, например, кажется, что все хорошо. Красивые крепкие белые зубы. Всем бы такие! Но вот сложилось впечатление, что Машины зубы растут не так, как надо. А интересно, а кому надо? Маше или кому-то еще? Может, мальчику какому-нибудь понадобилось, чтобы они росли по-другому.
Я не уследил за этой историей. Как-то утром я просто узнал, что они едут к зубному врачу ставить скобки.
– Какие скобки? – удивился я.
– Такие скобки на зубы, – объяснила Маша. – Я их буду носить четыре месяца.
Она с удивительной покорностью относится к такого рода издевательствам над ней. Когда мне показалось, что она начала стремительно толстеть, мы посадили ее на диету – и она села и была яростной сторонницей всех ограничений, которые на нее наложили мы, и еще пару наложила на себя сама – в виде такой епитимьи, очевидно. И потом, когда, например, в гостях взрослые великодушно предлагали ей съесть какую-нибудь сладость, она небрежно отвечала:
– У меня диета. Мне нельзя. Я худею.
И она похудела. На это ушло совсем немного времени. В таком возрасте люди, наверное, худеют еще быстрее, чем толстеют.
И вот ей поставили эти скобки. В тот день я приехал домой поздно вечером, дети уже спали, и только наутро я их увидел.
Вообще-то я предполагал, что это будут не скобки, а общеизвестные брекеты. Их носят и взрослые люди, решившие, что не все у них в жизни так правильно, как им хотелось бы, в том числе и их зубы.
Но нет, это были не брекеты, а именно скобки. Стальная, видимо, проволока намертво схватывала верхний ряд зубов Маши и, честно говоря, мешала ей говорить. Во всяком случае, ее заверения в том, что скобки ей нисколько не мешают, звучали неубедительно, потому что было такое впечатление, что рот у нее полон камней, и я почти ничего не мог разобрать из ее заверений.
Но главное, Маша приняла скобки близко к сердцу и осознала, что она будет носить их четыре месяца не снимая.
Впрочем, оказалось, что она их все-таки снимает. Она призналась в этом на следующий день.
– Папа, – сказала она, – там есть такие замочки: раз – и они снимаются…
– Зачем ты их снимаешь? – спросил я.
– А я пока не привыкла, поэтому и снимаю, – рассказала она. – Это было вчера, а сегодня уже привыкла.