– Давайте только не Джека и Элизабет, – предложил я, – а каких-нибудь обычных простых пиратов позовем.

– А они нас разрисуют? – с сомнением спросила Маша. Я узнал: разрисуют.

– И даже фингалы вам под глаз поставить могут. Хотите? – спросил я, зная, конечно, ответ.

– Да! – крикнул Ваня.

– Ни в коем случае, – быстро сказала Маша.

– Почему? – спросил я.

– Потому что я буду Элизабет.

Так участь их и была решена. Когда подъехали Саша с Леней, в доме уже не было ни Вани, ни Маши. Сашу с Леней встречали четырехлетний Джек Воробей и почти шестилетняя Элизабет. И клянусь, это была самая прекрасная Элизабет изо всех, каких вы только можете себе представить.

Пятилетний Саша кроме огромного желтого трактора подарил Ване свое новое стихотворение:

Осень наступила,

Стало холодать,

Снега навалило,

Хочется в кровать.

В этот день он отошел от острой публицистики, к которой был склонен еще пару дней назад («Американские солдаты роют яму без лопаты», – писал он днем раньше).

От Алисы Ваня получил робота. Когда уже поздним вечером робот продемонстрировал только, если не ошибаюсь, часть своих возможностей, Ваня похвалил его:

– Робот, ты что, сам стреляешь? Ну, мы от тебя такого не ожидали.

Не наша Маша подарила нашей костюмчик, а Ване – роскошный замок, во дворе которого мог, по-моему, затеряться даже желтый трактор.

Они все сначала искали карту с кладом, потом тыкались с этой картой во все углы этой небольшой, в сущности, квартирки. Они были увлечены и, по-моему, где-то даже подавлены величием дела, которому посвятили этот день, – и вот наконец они нашли клад.

– Ваня! – крикнула Маша. – Я нашла! Это мой клад!

Ваня внимательно поглядел на нее. Так Джек Воробей глядел на капитана Барбоссу перед тем, как выпустил в него все пули из своего знаменитого пистолета.

Маша притихла.

Потом, после того как пираты исчезли так же таинственно, как и появились, дети долго ели золотые шоколадные монеты из сундука, сварливо споря, кому достанется последняя, а потом Маша попросила поставить им мультик с «Барби и Пегасом». Я поставил – и это было большой ошибкой, потому что, как выяснилось, всем гостям было уже пора и все уже куда-то опаздывали.

Но дети-то только расселись поудобнее. Им надо было как-то объяснить, почему для них включили мультик, а потом выключили. И объяснить это было невозможно. Алиса обиделась настолько сильно, что даже не заплакала и стала молча напяливать ботинки. Не наша Маша (а по большому счету тоже, конечно, наша) обиделась не настолько сильно – и поэтому разрыдалась.

Мне в голову пришла счастливая идея. Я подозвал нашу Машу и попросил ее:

– Давай подарим Маше диск с «Барби и Пегасом».

– Никогда, – твердо сказала Маша.

– Я тебе два других куплю, – сказал я.

– Хорошо, – быстро ответила девочка.

Я отдал не нашей Маше диск. Она перестала плакать и несмело улыбнулась. Жизнь снова повернулась к ней своей светлой стороной.

Но тут плач послышался снова. Точнее, это был тоненький вой. Так воют осетинские профессиональные плакальщицы. Плакала Алиса, надевшая башмаки. Она перенесла выключенный телевизор, но не перенесла вот такого вероломства. Я подбежал к стойке с дисками и, к счастью, нашел там еще одну историю про Барби. Диск назывался «Мермедия». Я помчался с ним к Алисе. Через секунду я увидел улыбку и на ее лице. Через две оно все светилось счастьем. При этом на щеке ее еще блестела слезинка, которая уже совершенно никакого отношения к происходящему не имела. И даже было непонятно, откуда она могла тут взяться.

Но тут раздался тяжелый сдавленный стон из горла Вани. Он осознал, что в день рождения лишился сразу двух фильмов. Пусть и про Барби, но все-таки это были полноценные мультфильмы.

– Ваня, – сказал я ему на ухо, – с меня три маленьких пирата на большой корабль, который я тебе подарил на день рождения. У тебя же там катастрофически не хватает матросов.

– Нет, – прохрипел он сквозь очередной стон. – Пять.

Когда мы прощались, никто у меня не плакал. Скорее все улыбались.

– Да ты Песталоцци, – сказал мне мой товарищ. В лучшем случае Макаренко, подумал я.

«Все, я умею летать!»

Маша решила научиться кататься на роликах. Ваня тоже решил, и даже один раз покатался. С тех пор он не любит кататься на роликах.

Есть одно заведение в одном подмосковном городке с магазином, боулингом, роллердромом и баром, в котором фирменным блюдом является пирожное «тирами-су». И я пробовал объяснить им, что «тирамису» – это желе такое, а не пирожное, и чтобы они не позорились, а называли его, например, «пирожным в глазури», но они не хотят меня слушать – и правильно, если разобраться, делают, ибо в том, что в этом заведении «тирамису» является пирожным, и состоит фирменность десерта.

Но роллердром у них хороший. Можно, конечно, сказать, что на роликах лучше кататься на улице, но это же не так. И дело не в том, что на улице грязно, идет дождь и едут машины, и не покатаешься под музыку, и негде присесть обессиленному человеку. Дело, главное, в том, что дети у некоторых же есть.

Ваня оказался человеком очень практическим. Он понял, что учиться кататься на роликах – дело очень хлопотное и неблагодарное. И что десять тысяч раз упадешь, прежде чем научишься, и что однажды можно вообще не встать. Он так и сказал, сделав вместе со мной пару кругов по роллердрому:

– Я больше не хочу, папа. Я могу упасть, удариться головой и умереть.

Мне было этого достаточно, чтобы схватить его под мышки и потащить к выходу. Вот это ему, кстати, очень понравилось. Он сразу поставил ноги ровно, весь как-то подтянулся, сложился – и получилось, что я его везу. И он даже попросил меня сделать еще пару кругов, и говорит, что он научился кататься на роликах. Он считает, что это и называется теперь «кататься на роликах». И этого умения ему достаточно. Он же знает, что он умеет, если что. И если кто-то спросит, он скажет, что ролики – да, это любопытно, но в жизни есть и более интересные занятия. Например, можно поиграть в пиратов Карибского моря.

Маше некуда было отступать с самого начала. Ей не оставила выбора Лиза. Лиза не только рассказала Маше, что она умеет кататься на роликах (не исключено, конечно, что примерно так же, как Ваня), но еще и показала, как надо кататься. И Маша как-то вечером после детского сада сказала мне, что она научилась кататься на роликах.

Я, конечно, сразу насторожился. Я предполагал, что в жизни моих детей без меня могут происходить какие-то важные события – но не настолько же масштабные. Впечатление, которое я испытал, услышав это, было сродни тому, которое я испытал, когда услышал в машине, что Маша за моей спиной прочитала вывеску на Тверской: «Эс-ка-да».