Он предложил Стёпе на выбор десяток бергов и манов, но Стёпа выбрал весёлую фамилию Кацеленбоген, которую даже Сеня не смог расшифровать.
— Но имя дадим тебе Арон.
— Это почему? — удивился Стёпа.
— Арон на иврите — шкаф. Как раз для тебя.
Стёпа сперва обиделся, но потом, подумав, согласился и, знакомясь, особенно с женщинами, стал называть себя загадочным именем Степарон. Так Степан Гарбузенко стал Ароном Кацеленбогеном, и через два месяца уже держал в руках долгожданный вызов. А ещё через три месяца, оформил документы в ОВИРе и помчался в Москву получать визу.
В те годы Израильское консульство помещалось на территории Голландского посольства, у которого с утра выстраивалась огромная очередь тоже желающих получить визу. Пробившись сквозь толпу во двор, Стёпа стал напирать на израильского представителя и с призывом «Выручай, братан!» пытался всучить ему документы вне очереди.
— Отойдите на менее интимное расстояние! — взмолился задёрганный консул и нырнул в здание. Но Стёпа-Арон проскочил и туда. Он настиг консула в туалете у писсуара и встал рядом, действуя параллельно.
— Это опять вы? — простонал консул.
— Я. Примите документы.
— У меня руки заняты, — ответил консул, но документы взял.
Получая свой гонорар-сберкнижку, Сеня предупредил:
— Я сделал всё, как обещал. Но в Израиле сильная разведка, «Мосад» — они до всего могут докопаться. Советую подстраховаться и жениться на еврейке.
И Стёпа срочно стал искать подходящую невесту.
— Tы один приехал или с кем-то? — спросила Маня племянника.
— С киногруппой, на четыре дня, — сообщил Алик. — А через месяц мы переезжаем всей семьёй в Израиль: я, моя жена Алиса, сын Данила и Фёдор Иванович.
— А это кто?
— Мой кот. Мерзкое создание, но я к нему уже привык.
Этот кот, шумный и агрессивный, по ночам носился по квартире, орал благим матом, обдирал обивку тахты и кресла. Алик жил на первом этаже. По утрам Фёдор выпрыгивал в окно, полдня где-то пропадал. Постепенно, его отлучки становились более частыми, он стал исчезать ежедневно. Кто-то заметил, что кот бегает в соседнее здание, где разместилось районное отделение милиции. Возвращается сытым и успокоенным. Алик объявил кота стукачом и просил гостей при нём не рассказывать политические анекдоты, мол, в него вмонтирована миникассета для прослушивания и когда он бывает там, кассету меняют. Друзья обсуждали, какое у кота может быть звание — Алик был уверен, что кот уже дослужился до майора. На всякий случай, он стал называть его уважительно: Иваныч.
— Так он и там будет на тебя стучать в МОСАД? — с самым серьёзным видом предположил Лёва.
Алик так же серьёзно ответил:
— Вряд ли: он же не знает иврита.
— Где ты остановился? — спросила Маня у племянника.
— Нам забронировали номера в гостинице.
— Никаких гостиниц! Переночуешь у нас, посидим, повспоминаем, расскажешь о своей семье… Почему ты ещё не повесил флаг? — спросила она у Лёвы и, не дожидаясь ответа, сама ухватила древко и высунула его через форточку на улицу.
— Сегодня какой-то праздник? — поинтересовался Алик.
— У меня теперь всегда праздник, после того, как они мене бесплатно вырезали из живота опухоль, которая была больше, чем живот, и дали пенсию, большую, чем опухоль… Потом они меня пригласили в мэрию, это по-ихнему, горсовет, и приказали так громко, чтобы все слышали: «В честь новой гражданки Соединённых Штатов Америки поднять государственный флаг Соединённых Штатов!» И ты поверишь, этот великий флаг был таки поднят в мою честь. А теперь ответь: после всего этого могла я не полюбить такую страну?.. — на секунду прервала свой рассказ, укрепила флаг и продолжила. — Я, старая одесская безбожница, каждое утро, по-русски и по-еврейски, молю Господа хоть на капельку продлить мене годы — у нас с Лёвочкой только-только началась нормальная человеческая жизнь. — Взмахнула рукой и засмеялась. — Как тебе нравится эта молодожёнка?
— Вы уже говорите по-английски? — спросил Алик.
— Конечно. Я ещё в Одессе выучила «Май нэйм из Маня». А здесь вызубрила новые слова, например «ноу» и это… как его… «шоу»! Мы с Лёвочкой на него ходили. Помнишь? — спросила она у мужа.
— По-о-омню ли я-я-я!.. — опереточно пропел Лёва и обнял Маню за талию, для чего ему пришлось широко раскинуть руки.
— Ай, перестань! — Маня стыдливо оттолкнула его и, повернувшись к Алику, гордо пожаловалась. — Он такой босяк!
Алик сдержал слово: приехав в Израиль, немедленно отправил отцу вызов. Получив его, Ефрем Розин пришёл в ОВИР и переписал там длинный список всех необходимых для выезда документов. За месяц собрал их и принёс. Но у него их не приняли: не хватало свидетельств о смерти родителей.
— Неужели не ясно, что они умерли — ведь мне уже семьдесят два года! — возмутился Ефрем.
Но молодой уравновешенный капитан спокойно объяснил:
— У меня инструкция. Я не могу приложить ваши слова к делу — достаньте документы.
Ефрем поехал в Казатин, на родину своих стариков. Старый архив сгорел во время войны. Но у сердобольной старушки-архивариуса ему удалось выпросить справку о том, что на шестнадцатом километре есть братская могила, в которой лежат полторы тысячи расстрелянных немцами евреев, среди которых находятся и родители Ефрема.
Но в ОВИРе ему опять отказали.
— Это не документ, — заявил всё тот же молодой капитан, — мне нужны официальные свидетельства о смерти каждого. Без них я вас не выпущу.
— Ах, ты… Ты… — Ефрем перегнулся через стол и схватил капитана за плечи. — Я тебя породил, я тебя и убью!.. — Замахнулся, чтобы ударить, но вдруг обмяк, захрипел и стал оседать на пол. Вызванная скорая помощь определила спазм сосудов, ему сделали укол и отвезли домой.
Через две недели он снова явился к этому же капитану в своём парадном пиджаке при всех орденах и медалях. В руках у него был портфель.
— Надеюсь, вы уже принесли, всё, что нужно? — спросил капитан, на всякий случай отодвигаясь подальше от стола.
— Принёс, — ответил Ефрем.
— И свидетельство о смерти отца, и свидетельство о смерти матери?
— Оба свидетельства здесь, — Ефрем указал на портфель.
— Давайте.
Ефрем открыл портфель и высыпал на стол кучу почерневших костей, кусок черепа, половину челюсти… Всё это перемешанное с землёй и истлевшими корешками.
— Что это? — оторопело спросил капитан.
— Свидетельства о смерти. Я снова поехал туда и ночью разрыл могилу… Это — мама, — он протянул капитану остаток женской кисти, а это — папа, видите, какие широкие плечи.
На этот раз капитана покинула его уравновешенность, он заорал «Старый хулиган!.. Маразматик!..» и вызвал милицию.