Господин Вагнер строчил свое послание, остальные пели и веселились, и Тео пришла блестящая мысль: всем облачиться в вечерние туалеты!
Стояла жара, усиливающая соленые испарения, всем хотелось пить… Лжелорд, бог весть откуда, раздобыл гарпун и с искаженным лицом принялся гоняться за Офелией. Та, взвизгивая и хохоча, с гитарой в руках, убегала от преследователя, у каждого поворота показывала ему нос или дразнила задорным куплетом. И наконец спаслась, нырнув в сейф. Гамильтон пнул его ногой, но сейф лишь расхохотался в ответ.
Его лордство притащил инструменты и давай сверлить дырки и орудовать над замком.
– Эй, ты! – всполошился сейф. – Что ты задумал?
– Заткнись, крашеный ящик, не то изведу на опилки! Офелия, вернись, я все прощу!
Дверца сейфа распахнулась. Гамильтон распростер объятия, готовясь заключить в них Офелию, и с ужасом обнаружил, что обнимает швейцара из «Пациоци».
– Сын мой! – воскликнул тот, отшвырнув гитару. Трогательный момент – встреча отца с сыном.
– Здравствуй, папа… – пролепетал сынок. – Ты подоспел как нельзя кстати. Я так и не нашел подходящего штопальщика.
– И ближайший специалист обнаружился на Южном полюсе?
Но потом отец все же прижал к сердцу блудного сына, всплакнул и разразился упреками, хотя в сущности жалеть ему было не о чем: за время путешествия он повидал немало интересного, поскольку в сейфе завалялось множество иллюстрированных журналов.
Тео и Вильсон угощались спиртным у буфетной стойки.
– Скажи, старина… – поинтересовался Тео. – Какие виды у тебя были… на это судно?
– Видишь ли… прошу прощения, твое здоровье!.. Когда строился этот корабль, инженера подкупили, и он спроектировал двойную обшивку и двойное дно, этот тайник был битком забит оружием. Потом, когда ты запер в сейф этого толстяка А. Винтера, он подслушал мои переговоры о продаже оружия. В тайнике прятался и Винтер, и журналистка. А Джимми От-Уха-До-Уха и его дружки прознали от дамочки про оружие. И эти негодяи в сговоре с разбойниками Рыжего Васича втайне, глубокой ночью побросали оружие за борт!.. Тогда-то и начались разборки между парнями Васича и моими людьми. Потерь хватило и с той, и с другой стороны!
Чайки выписывали кривые над темной поверхностью моря. У Тео першило в горле, но он не пил. Нельзя расслабляться! Офелия Пепита пела, плясала, пила и смеялась, как запущенный на максимальное число оборотов эльф Пэк из «Сна в летнюю ночь».
Глаза на толстой физиономии Ливингстона заплыли от пьянства и стали похожи на серпики луны в последней четверти. Он извлек откуда-то свою форменную фуражку швейцара, да так и сидел в ней – одутловатый, с серым лицом и остекленелым взглядом.
Тео тенью скользил вдоль ряда кают. Надо что-то предпринять! Куда несется этот проклятый Богом корабль?
От жажды подкатывала дурнота. Из матросского кубрика просачивался свет. Тео разглядел Вихлястого Скелета, который вполне мог сойти за проповедника, и еще каких-то двух, совершенно незнакомых типов.
– Эта журналистка здорово придумала.
– Да, котелок у нее варит!.. Но главное – обезвредить Джимми От-Уха-До-Уха, – сказал один из незнакомцев.
Бедный капитан двух рангов!..
Хитрая бестия эта Лилиан!
Коренастый субъект зевнул и направился к двери, за которой притаился Тео. Ладно, за что боролись, на то и напоролись!.. Тео схватил табуретку и уложил коренастого наповал. Получил свое и Вихлястый Скелет: с окровавленной башкой свалился навзничь. Вцепившись друг другу в глотку, Тео и долговязый тип катались но полу. Наконец и третий злоумышленник застыл недвижно.
Тео связал всю троицу и ногами затолкал в тайник на дне. Ну, кто там у нас еще остался?… Тяжело дыша, Тео крался вдоль стены. У двери одной из кают он остановился. Изнутри доносился возбужденный голос футбольного судьи:
– Что вы обо мне знаете? Да ровным счетом ничего! Мне хотелось прославиться, и я даже сделал одно изобретение. А как футбольный судья я всегда придерживался принципа: «Корректность! Беспристрастность! Строгое соблюдение правил!»
В этот момент появился Сократ Швахта:
– До прибытия полиции никому не покидать корабль! Все морские проливы перекрыты. Как только причалим в Цюрихе, все будут подвергнуты личному досмотру! Пропала исключительно ценная вещь – подзорная труба!
Рыжий Васич крался за Тео по пятам, пока его самого не огрели по башке стулом. На голову Филиппа Язык-Без-Костей тоже свалилось нечто тяжелое. В результате оба угодили в тайник в трюме.
Тео поравнялся с кладовкой для инструментов.
Оттуда доносились голоса. Он приник ухом к двери. Лилиан!
– Значит, ваш отец… работал в цирке?
– Да… Дедушка много рассказывал мне про них… – со слезой в голосе говорил А. Винтер. – Звездой номера была мама – эквилибристка. Папа научился группировать свое тело и становился легким для подъема. Так что матушка держала бамбуковый шест, на верху которого балансировал отец.
Тео постучал в иллюминатор.
– Пожалуйста… уходите отсюда, – испуганно проговорила Лилиан при виде Тео.
– Мило с вашей стороны беспокоиться о моей безопасности.
– Тео… – дрожащим голосом произнесла дамочка и вышла ему навстречу.
– Я связал их, – с насмешкой начал свою обвинительную речь юноша, – и спровадил в трюм.
Внезапно Лилиан с силой толкнула Тео в грудь, так что он влетел в кладовку, и мигом заперла дверь.
Со злости Тео готов был биться головой об стенку…
Тем временем на палубе началась паника. Кому-то из пассажиров втемяшилось вдруг, что на корабле иссякли запасы провианта: ведь они все пьют и пьют не закусывая. Сократ Швахта обратился к своим спутникам с призывом сохранять спокойствие, но провалился в бочку для сбора дождевой воды, откуда его пришлось извлекать. Не стоит отчаиваться, твердил он, морякам известен проверенный способ против голодной смерти – матросский пир: по жребию съесть кого-нибудь из спутников, да и все дела!
В ответ раздались вопли и причитания. Максвелл обратился к присутствующим с просьбой предварительно забальзамировать тело, если выбор падет на него. Если же его сочтут недостаточно аппетитным, на бальзамировании он, естественно, не настаивает. Футбольный судья, вскочив на стол, старался перекричать шум.
– Господа! – взывал он к пассажирам. – Я жертвую лучшей своей половиной! Что вы делаете, кретин?! Больно же! (Восклицание относилось к лакею Сигорскому, который в нетерпении посыпал солью руку судьи и впился в нее зубами.) – Будучи человеком долга, я уступаю вам свою жену!
– Судью на мы-ло! Нет, на котлеты!
– Коль скоро дошло до неминуемой гибели одного из нас, предлагаю выпить за помин его души! – предложил Максвелл и залпом опрокинул в себя полбутылки рома, отчего мигом свалился замертво.