После этого мы вернулись в казарму.
На следующее утро нам объявили, что в нашем распоряжении свободный день. Это означало, что части готовятся выступать. Двойная норма курева и рома, служба с половинной нагрузкой и… неописуемая кутерьма и суматоха.
Словом, команда выступать в поход, можно сказать, висела в воздухе.
День свободы – сущий подарок судьбы. Даже для меня, хотя, по мнению Потрэна, я воспринимаю военную службу словно увеселение в семейном кругу. Когда я прохожу мимо караульной, где сержант самолично проверяет каждого отправляющегося в увольнительную легионера, он окидывает меня бдительным взором.
– На… ррво!
Значит, повернись направо.
Я поворачиваюсь.
– Крррм! – рычит он. Развернись, мол, кругом.
Стоит ему обнаружить на моем мундире одну-единственную даже не складку – морщинку, топай, Оковалок, обратно.
Однако я не даю ему повода придраться.
– Надеюсь, нам будет оказана честь лицезреть господина легионера по случаю выступления в поход? Хочу подчеркнуть, что строй должен быть безукоризненным. Не приведи господь, полковник увидит, как вы шагаете в строю!.. Как, по-вашему, что он тогда мне скажет?
– Он скажет следующее: «Дорогой Потрэн…»
– Заткнись! Убирайся с глаз моих долой, скотина безрогая! – зашелся в крике наш бравый Потрэн, а я счел за благо ретироваться и направил свои стопы в порт, в свою любимую пивнушку «У четверки веселых осквернителей праха».
Но едва я успел хлопнуть десятую рюмашку коньяка, как меня тронул за плечо некий тип в форме шофера.
– Вас ждут у входа, сударь. Желают поговорить…
Я вышел. Из автомобиля с очаровательной улыбкой выглянула графиня Ла Рошель.
– Сердитесь на меня? – спросила она.
– Гра… графиня… – заплетающимся языком вымолвил я.
– Боитесь сесть ко мне в машину?
Я боюсь?! Естественно, я тотчас же плюхнулся на сиденье рядом с ней. Внутри автомобиля, подобно густому, тяжелому туману, витал пьянящий аромат жасмина.
– «Пале де Дане»! – скомандовала она шоферу.
– Графиня!.. Но ведь это же шикарное место, а я…
– Позвольте пригласить вас как выступающего в поход легионера…
Угощать напоследок легионеров, отправляющихся на очередную бойню, испокон веков считалось в этом городе модой. Через несколько минут автомобиль затормозил возле увеселительного заведения, и мы, рука об руку с графиней, вошли внутрь.
На примере всего написанного мною раньше вы могли убедиться, что я не из тщеславных, но должен признаться: приятно появиться с такой прекрасной, изысканной дамой в не менее изысканном, роскошном месте.
Вот только бы паркет не был таким скользким – коваными каблуками и то не зацепиться! Падая, я ухватился за недостаточно вышколенного официанта, и несколько чашечек кофе опрокинулись на колени компании за ближайшим столиком.
Разряженные в шелка дамы с визгом повскакивали с мест, а я, в соответствии с правилами хорошего тона, принялся оправдываться.
– Прошу прощения, но этот неуклюжий официант… нет чтобы делать свое дело, а он давай ворон ловить!.. – Я попытался промокнуть рукой платье одной из пострадавших дам, отчего она завизжала еще громче. Из неловкого положения меня выручил седовласый господин с приятным лицом.
– Дамы и господа! Среди нас находится легионер, которому не нынче-завтра отправляться в поход. Окажем ему достойный прием! Да здравствует легион!
Прогремел туш и крики «да здравствует!», «виват!».
– Меня зовут Ван дер Руфус! – представился седовласый господин.
– Очень приятно. А я Джон Фаулер.
Тут голландец заметил графиню, и лицо его враз сделалось холодным. Однако с дамой он раскланялся.
– Этот солдат – мой гость, минхерц.
– В таком случае прошу прощения за беспокойство… графиня. – Он еще раз поклонился и отошел.
– Присядем за столик, Джон.
Я заказал виски, графиня – пирожное и виноград.
– Итак, дорогой Джон… Что вы таращите на меня глаза?
– Я думал, вы осерчали.
– С какой стати? Сначала вы мне показались не слишком умным и несколько… неотесанным, что ли… Но потом я увидела в вас ум и храбрость. Разве вам не приходилось слышать, что женщина влюбляется именно после того, как на своем опыте убеждается, что перед ней – достойный и умный избранник?
Слышал я, как не слышать!
– Поначалу я готова была вас убить. Затем плакала днем и ночью, ну, а уж под конец у меня не было других желаний, кроме как видеть вас… Прошу вас, не обижайтесь на меня, я не стану выпытывать ваши тайны. У вас есть все основания не доверять мне, но я потерплю, пока постепенно не завоюю ваше доверие. А с маркизом де Сюрьеном я рассорилась, теперь больше мне никто не указ… Я люблю тебя, Джон… – прошептала она, беря меня за руку. – Меня не интересуют твои тайны! Главное – знать, что ты любишь меня и готов при случае заключить меня в свои крепкие, мужские объятия…
Что правда, то правда, объятия у меня крепкие – о-го-го!
Я почувствовал, что вновь проникаюсь доверием к этой женщине. Если она не намерена выведывать мои секреты, тогда чего мне, спрашивается, бояться!
– Графиня… я люблю вас! Но вы представляете, как же мне было больно, когда благодаря своей необычайной проницательности я осознал, до какой степени вы злоупотребили моей привязанностью к вам.
– Ах, Джон, я рада, что все так сложилось. Ведь я убедилась, что вы не только отважный и сильный, но и на редкость умный человек.
Ну, как тут не поверить, когда тебе говорят чистую правду!
– Пойдем… Пойдем со мной туда, где мы сможем побыть наедине, где никто не станет на нас глазеть!
Народ и в самом деле на нас пялился, хотя я вел себя – комар носа не подточит: держал стакан, оттопырив мизинец, как и положено хорошо воспитанному джентльмену. Правда, пил я из стакана, предназначенного для мытья винограда, но поди додумайся, что в здешних местах пол-литровая хрустальная посудина рассчитана не на то, чтобы туда наливали крепкие напитки, а для ополаскивания фруктов!
Все мои подозрения рассеялись. Да оно и понятно. Графиня была обворожительна, ее личико сияло, она обнимала, целовала меня и заклинала беречь себя на передовой, потому как ей не пережить, если со мной что случится. Звучало вполне правдоподобно.
– Я тоже там буду, Джон… Проберусь любой ценой, лишь бы находиться вблизи и молиться за тебя…
– Большая честь для меня, графиня! – Я был сам не свой от счастья.
Наутро я полетел в казарму окрыленный: она любит меня!