ВЫ САМИ ХОТЕЛИ
Миша, Оля и компания верили всему, что я плел. Скажи им, что я — по причине безденежья и похмельного состояния — обменял родную дочь на две кружки пива, и они не усомнились бы в истинности подобной информации. Было время, я пытался им доказать, что — хороший и забочусь о них, они не верили. Стоило предстать негодяем — и они ни на секунду не заподозрили, что это притворство. Что ж, они верили тому, чему способны были поверить. И не верили в то, чего не могли представить и допустить даже отвлеченно.
Не следовало их разочаровывать. Теперь я знал, как болезненно реагируют люди на подобное несоответствие своим жизненным воззрениям и представлениям. Я должен был оправдать их надежды. А может быть, даже превзойти их.
— Миша, — позвал я. — Пойдем, есть разговор.
И пока шел следом за ним по коридору, вспоминал, каким жалким он был, когда приехал поступать в институт, и как разительно изменился за несколько лет…
Мы остановились возле огромного окна. Миша ленивым, полным достоинства движением извлек пачку сигарет. Кажется, он даже собирался угостить меня, но не успел: от первого моего удара гипсом — попятился, глаза выкатились из орбит. Второй удар заставил его согнуться. Третьим ударом в челюсть снизу я вынудил его распрямиться. Уж я навострился орудовать своей сломанной рукой. Он стоял, шатаясь, и смотрел на меня с недоумением. Из угла рта заструилась извилистая струйка крови. Пачка сигарет упала на пол.
— За что? — еле слышно прошептали его губы. Меня не удивило, что он даже не попытался дать мне сдачи.
* ЕСЛИ БЬЕШЬ — ЗНАЧИТ, ИМЕЕШЬ ПРАВО. ЗНАЧИТ, УВЕРЕН В СЕБЕ. ЗНАЧИТ, ТЫ СИЛЬНЕЙ. Потому что, если бы был слабей — то не напал бы и не ударил.
«Вы сами хотели, чтобы я стал таким, — мысленно произнес я. — Что ж, пожалуйста, получайте». И сам же себя откорректировал: «Нет, без «пожалуйста». «Пожалуйста» — это я назад беру. Этих слов вы от меня не дождетесь!»
* СЛОВА «СПАСИБО» И «ПОЖАЛУЙСТА» НЕЛЬЗЯ ПРОИЗНОСИТЬ ДАЖЕ ПОД ПЫТКОЙ.
— Где мое ружье? — спросил я.
Естественно, он мне его не вернул. Из боязни, что я их изрешечу.
ЗЛОСТЬ
Как ни в чем не бывало мы вернулись в комнату. Все взирали на меня с нескрываемым восхищением. Ссадину и кровоподтеки на Мишином лице восприняли как должное. Оля прошептала:
— Вы такой, такой… Я всегда догадывалась. Вы же свой в доску. Зачем надо было притворяться? А мы-то вас собирались и вовсе со света сжить…
— Ну, это вряд ли, — сказал я. — Скорее, я вас всех закопаю.
После этих моих слов участники чаепития радостно засмеялись и загалдели, пораженные открытием во мне родственной души:
— Вы уж нас извините за то, что устраивали вам подлянки. Опаздывали, на работу не приходили. Мы думали, вас это злит, а вы, оказывается, такой же, как мы….
Вот в чем заключалась недавняя моя ошибка. Я-то думал: они — неприкаянные. Несчастные. А они были — злыми. Что ж, я теперь знал, как себя с ними держать.
ШПИОНЫ
Почему нам так симпатичны разведчики, шпионы, диверсанты, заброшенные в тыл врага? Да потому что они не связаны никакими обязательствами с теми, среди кого находятся. И чем хитроумней обманывают и дурачат окружающих, чем подлее и циничнее поступают, тем больший восторг и приязнь вызывают. Правильно! Так и надо! Ведь вокруг — враги. А с врагами как надо поступать? Вот именно. Вероломно. Жестоко. Безжалостно. Обманывать. Вводить в заблуждение. Сталкивать лбами. Стравливать. Уничтожать исподтишка, чтобы самому не засыпаться. И не замараться.
На самом деле в этой любви к лазутчикам во вражеском стане реализуется тяга каждого нормального человека к подобному типу поведения. Все хотят иметь свободу развязанных рук — по отношению ко всем и каждому. Любому было бы в радость лгать, ставить подножки и подличать — причем безнаказанно и имея на это моральное право. Увы, не всем так везет, чтобы оказаться в тылу врага. Хотя, если вдуматься… Кем по сути эти самые суетящиеся вокруг особи для вас являются? Форменными врагами! Врагами вашей личности и противниками ваших интересов! Потому что собственные интересы им важнее! И, значит, они постоянно будут вам мешать, преследуя свои цели, перебегать дорогу, перекрывать пути. Их тупость, неуклюжесть и злобность и вправду могут взбесить любого. А как поступают с врагами? Не мне вас учить. Вы и сами прекрасно знаете. Никакого другого чувства не может возникнуть по отношению к тем, с кем вы рядом работаете, ездите в метро и отдыхаете. Все они — ваши враги. Все люди — враги. Вы один — во вражеском тылу и противостоите каждому и всем им вместе взятым. Вот откуда в вас эта тяга ощутить себя героем и тайным агентом. Ну так и ощущайте. И поступайте с врагами так, как с ними следует поступать. Не щадите и не жалейте. Они же вас не жалеют!
ЧЕМОДАНЧИК
А потом приехал Маркофьев. Возможно, он прибыл прямо с юга, где оставил меня в запертом номере. Был не брит, веки опухли. Глотнув чая с подмешанным мною порошком, повлек меня в свой кабинет. Достал из бара зеленую пузатую бутылку. Наполнил рюмки. Мы чокнулись.
— Значит, решил меня убить? — спросил он.
Я не стал возражать. И, кажется, именно это его больше всего огорчило.
— Такие намерения надо скрывать. Я же тебя учил!
Я ответил ему:
— В твоих рассуждениях отсутствует логика. С чего ты взял, что на твои похороны придут толпы? С какой радости они должны к тебе приходить? Даже если ты и доставил кому-то минуту удовольствия — что же, этот «кто-то» должен всю жизнь об этом помнить? Вот уж нет! Все эти категории благодарности, уважения, эту дань памяти — ты взял из другого кодекса, того, по которому не живешь. А если следовать твоим правилам — все должны забыть о тебе и твоих поступках еще до того, как ты умрешь.
Я взглянул на часы, висевшие на стене. Время двигалось медленно.
— Слишком рано мне умирать, не находишь? — сказал Маркофьев. — Я еще не пожил вволю. Не использовал всех своих возможностей. Не воплотил всех замыслов. Не израсходовал всех талантов. И потом: любой покойник выглядит несчастным, ты согласен? А я не хочу, не желаю выглядеть несчастным — хотя бы даже и в гробу. Так что напрасно ты рассчитывал на мое исчезновение. Я никогда не умру. Я, если хочешь знать, бессмертен. Вечен.
Мы снова выпили. Привкус вина показался мне странным.
УЧИТЕСЬ УБИВАТЬ
Он дружески улыбнулся и сел пересчитывать деньги из чемоданчика, который я ему отдал.
Время будто замерло. Оно не текло.
Закончив подсчет, Маркофьев посмотрел на меня насмешливо. И сказал, угадав мои мысли:
— Чего ты ждешь? Что подействует твой порошок? — И погрозил мне пальцем. — Не подействует. Мы предвидели каждый твой шаг, учли даже любовь к Моцарту. И заменили в твоем шкафчике колбу с отравой.
Он взирал на меня укоризненно: