Наконец, на три дня все мы были взяты в заложники мусульманскими экстремистами. Они требовали, чтобы Маркофьев передал им свой личный самолет для полета на отдых в Турцию, где нет таких гадких газет, как та, а редакции которой они сейчас находятся, варят плов и жарят фазанов; ваххабиты совершали намаз и твердили: им противно ее читать и даже заворачивать в нее селедку, поскольку она несправедливо критикует власти, все делающие ради восстановления мира в Чечне.
На Красной площади состоялась совместная сидячая забастовка диссидентов и шахтеров, которые стучали касками о брусчатку и требовали закрытия органа, преследующего инакомыслящих и не уважающего людей тяжелого физического труда, а также женщин легкого поведения. Демонстранты в один голос требовали ликвидации акционерного общества "Маркофьев-инвест-пресс" и психиатрического освидетельствования прислужников капитала. Колонны физкультурников выражали негодование развязным языком, на котором пишутся спортивные репортажи. Естественным воспринималось и обращение группы выдающихся ученых к министерству печати — с просьбой как можно скорей закрыть постыдный еженедельник.
Смущало то, что всех налетчиков и демонстрантов угощали пивом "Молодеческое".
— А как ты хочешь, — потирал руки Маркофьев. — Старые связи не ржавеют… Помнишь, как мы приехали к ним в ангар накануне выборов. Тогда все они меня кинули… А теперь одумались и навязывают услуги. Я не отказываюсь…
Слухи о погромах и несгибаемой линии газеты будоражили умы и воображение все прирастающих числом подписчиков. Дела еженедельника настолько улучшались, что было признано целесообразным превратить его в каждодневную десятиполоску.
ДОЛБОЛОБ-6
Интервью, которое я взял у Маркофьева для первого ежедневного номера, вызвало среди читателей подлинный фурор.
Мне позвонил и всегда не вовремя объявлявшийся заморыш. Он был потрясен прочитанным. И спросил (не ведая, что автор публикации — я):
— Ты читал, что в этой публикации написано? Что все продается и покупается… Что все коррумпировано… И никому верить нельзя… Что поступления наркотиков могут пресечь и искоренить, но не хотят…
Для бедняги это было открытием.
Я не стал погружать его в тонкости газетного ремесла. Тем более, он бы все равно не понял.
Я и сам многого уже не понимал.
СЕНСАЦИИ (или ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО)
Ко мне пришел маркофьевский внучок (поначалу определенный родителями, как я уже говорил, в редакцию на должность политического обозревателя и ведавший всем разделом государства и права, но плохо владевший элементарной грамотой и переброшенный впоследствии на работу в бухгалтерию); теперь он принес и положил передо мной идеальной чистоты компьютерный текст.
— Почитай, — попросил он. — Накропал тут материалец… Только не знаю, что это. Фельетон? Очерк? Репортаж?
— Жанр не так важен, — сказал я, пролистывая статью. — Важна суть…
Речь в опусе шла о жене министра. Побывав в Пакистане, она приобрела там два брильянтовых колье и три норковых шубы. "На какие деньги?" — гневно вопрошал автор. И сам же отвечал: "На народные!" В подтверждение чего приводилась запись телефонного разговора министра с самим Президентом. Пакистана. Написано было гладко. Пораженный столь бурным профессиональным ростом новичка, обрадованный за него, я все же выказал сомнение:
— Откуда эта расшифровка? Она — настоящая? Уверен ли ты в подлинности сведений о дорогих покупках?
Юный Маркофьев снисходительно скривился:
— Разумеется… Пленку мне передали надежные люди. Будь спок. И чеки на приобретение шуб и колье тоже имеются… Кстати, с точными номерами кредитных карточек, с которых списаны деньги…
Ответ меня не убедил.
— Ты не был мастаком по этой части, — промямлил я. — Скроено разоблачение, должен признать, лихо… Но как возникла тема? Откуда прикатилась задумка?
Он помялся.
— Да сел… Подумал… Напряг извилины… И само вылилось.
Мне стало не по себе. (Я вспомнил чеки и квитанции, которые предъявляла после моих загранкомандировок Вероника.) Понимал ли мальчик, в какие мрачные тенеты вторгается? Каких деликатных, опасных и высоких сфер он коснулся? Уж я-то знал: в столь опасных обвинительных вердиктах все должно быть выверено досконально! Молодой человек мог быть дезориентрован недоброжелателями. Он мог угодить в пренеприятнейшую историю. Мой долг был его предостеречь.
— Конечно, тебе хочется напечататься. Понимаю, — сказал я. — Но газета должна сообщать только достоверные, проверенные данные…
Он вытаращил глаза:
— Это кто сказал?
Я продолжал тоном умудренного знатока:
— Иначе читатели перестанут ей верить. Была ли проведена экспертиза пленки? Откуда убежденность, что на ней голоса именно министра и Президента? Да и вообще: кто может прослушивать телефон первого лица в стране? А если это лажа?
— Все точно, — нетерпеливо дернул плечом он. — Проверь, нет ли грамматических ошибок. А за фактуру я ручаюсь. Ну же! Надо скорей засылать и верстать на первую полосу…
Я не знал, какие еще доводы способны его убедить.
— Что до магазинных чеков… Сам подумай: кто даст сведения о своих клиентах? Какой банк или супермаркет? Тайна вклада и там и там охраняется строжайше!
— Да ладно… Я тебя умоляю… Чеки подлинные, — перебил меня он. — Так же, как и телефонный перехват…
Он не осознавал всей степени опасности, которая грозила ему и газете. Слушая меня, Маркофьев-внук поглядывал на меня даже отчасти покровительственно.
— Ты бывал за границей? — спросил я. — Вот ты зашел в магазин. Сделал покупку. А следом за тобой явился некто и потребовал отчет о твоих тратах. Да этого любопытного просто выгонят! Чеки владелец магазина отдаст только под пыткой каленым утюгом!
Маркофьев-младший поковырял ногтем в зубах (привычка, присущая и его деду) и изрек:
— Не утюгом, а электропилой…
— Шутишь? — сказал я. — А вот мне не до шуток. Кто-то затеял затянуть тебя в рискованную передрягу… Боюсь, подстрекающие тебя к публикации люди не слишком порядочны и чистоплотны…
— Серьезная организация, — осадил меня он.
В ближайшем номере газеты статья была напечатана. Она и точно произвела эффект разорвавшейся бомбы. Вокруг все о ней только и говорили.
Редакционный шофер, подвозивший меня до дома, восклицал:
— Президенту там у них теперь не усидеть и не устоять!
Парикмахер, к которому я заглянул постричься, озабоченно интересовался у своего коллеги, трудившегося над подравниванием шевелюры клиента:
— Как думаешь, не убьют этого маленького Маркофьева? Какой смелый! Самый смелый сейчас журналист! Он, пожалуй, переплюнул и заткнул за пояс Ивана Грозного…