Президент избавлен от подобного истязания.
— УМНЫЙ НЕ ТОТ, КТО ВСЕ ЗНАЕТ, — любил повторять Маркофьев. — А ТОТ, КТО НЕ ОБНАРУЖИВАЕТ СВОЕГО НЕЗНАНИЯ.
Он честно признавал:
— Да, ни бельмеса не смыслю в географии… И уже хотя бы поэтому должен пробиваться на самый верх…
ДЕДОВЩИНА
— Ощущаю себя приверженцем дедовщины, — раздувая ноздри, сообщал Маркофьев. — С какой стати я, ветеран, прошедший Афган и Чечню, ликвидатор чернобыльской катастрофы, почетный академик всех мыслимых академий и полиглот, должен ощущать уважение к президенту, который младше меня? Чему он способен меня научить, салага? Ведь испытал и знает меньше, чем я. Пусть же поучится у тех, кто старше, а потом уж берется руководить…
ВТОРОЙ ТОМ
Читая свою биографию, изданную на хромированной бумаге и переплетенную в кожу ямайского буйвола, украшенную африканскими самоцветами, Маркофьев удовлетворенно кивал:
— Значит, закончил свой труд…
— Не совсем, — говорил я. — Остались последние главы. Повествующие о том, как ты на белом коне въедешь через Боровицкие ворота в кремлевские покои…
Он долго молчал, то поглаживая сафьян, то массируя ладонью залысины. Наконец, с его губ сорвалось:
— По значимости я приравнял бы сей труд ко второму тому "Мертвых душ". Ибо Гоголь сжег рукописи, которые не горят…
— Ты хочешь сказать… — не поверил я.
Лицо Маркофьева просияло.
— Да, — сказал он. — Гоголь, живи он сегодня, написал бы именно так. Образ Маркофьева, несомненно, займет свое место в галерее ярчайших образов отечественной словесности. Ибо объединил в себе два, казалось, несовместимых характера — Обломова и Хлестакова. Да еще приплюсовал и вобрал некоторые черты Гаргантюа. Что ж, сегодняшняя российская жизнь породила именно такого героя.
И еще он сказал:
— Запиши для последующего, исправленного и дополненного издания моей биографии очень важное, никем пока не отраженное и не зафиксированное правило: ГОВОРИ О СЕБЕ В ТРЕТЬЕМ ЛИЦЕ! Это касается всех без исключения достигших запредельных высот карьеры корифеев. Говорение о себе в третьем лице сразу дает понять окружающим и свидетельствует: оратор дорвался самых пиков столь заоблачных вершин, что сам себе уже не принадлежит. Ибо сделался собеседником обитателей Олимпа. Он теперь — бесценное достояние — народа. Мира. Вселенной.
КОНДУИТ
Как бы между прочим Маркофьев прибавил:
— И не надо перебора отвлеченных философствований… Зевота разбирает их читать… Подсыпь больше живых примеров… Простым людям всегда интересна именно эта сторона бытия цезарей… И клеопатр…
Погрустнев, он добавил:
— И, поскольку почти все наши соратники так или иначе в разное время перекочевывали в небытие, составь списки почивших в бозе друзей. Заведи специальный гросс-бух и занеси туда фамилии мертвых и сгинувших. Чтобы не забыть ни одного, кто отдал жизнь за маркофьевское дело… Мы будем называть их именами улицы и теплоходы, космические корабли и марки коньяков…
Он опять был прав. Я и точно жил — будто среди сплошных призраков.
НОВЫЕ ГЛАВЫ
Я дал ему новые рукописные главы "Теории глупости".
Прочитав их, он остался доволен. И сказал:
— Это не "Евгения Онегина", а нашу с тобой "Теорию Глупости" можно назвать энциклопедией русской жизни. В ней представлена законченная, исчерпывающая картина мира. Нет ни одного факта нашей истории последних лет, который бы мы упустили и не упомянули. Пожалуй, только расстрел парламента. Но это в общем малозначительное событие. По сравнению с тем, что самые типические черты времени мы отразили: евреи идут в священники, из армии бегут солдаты… А расстрел парламента — нет, это пока нетипично! Главное же — мы даем широко известным эпизодам неожиданное истолкование, предлагаем своеобразную трактовку…
ЛЮБИТЕ "ТЕОРИЮ ГЛУПОСТИ" — ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ! (рекламное вкрапление)
Надеюсь, и вы согласитесь: та уйма полезных сведений и сокровищница фактов, которые вобрал данный учебник, не уместилась бы в целой британской энциклопедии. Эта всеобъемлющая кладовая научит вас правильно спать и сочинять телесериал, снижать процент холестирина в крови и воскресать! Любите "Теорию глупости" — источник премудрости и познаний, которых многим в нашем холодном эгоистичном мире ох как не достает!
НАПУТСТВИЕ
— Нет, писателем я, пожалуй, не мог бы стать, — миролюбиво самоуничижался он. — Писатель должен корпеть над рукописями, у него не остается времени на интриги и закулисную или подковерную тактику выживания и проталкивания себя на политический монблан, в околовластный бомон. Валяй уж ты оставайся летописцем. Сохраняй и запечатлевай мой образ для потомков. Тем более, ты существенно за последнее время помудрел. Надеюсь, то же самое произойдет и с твоими читателями!
КОМУ ЛЕГЧЕ?
Размышляя, он приходил к выводу:
— Президенту все же легче, чем литератору. Президент проводит избирательную кампанию раз в четыре года. А писатель агитирует за себя постоянно, каждый день, каждый месяц. Даже если не устраивает публичных шоу, не протягивает рук для пожатия каждому потенциальному читателю, то есть избирателю своих книг, все равно — то и дело обязан подогревать к себе интерес. О президентах, какими бы хорошими они ни были, забывают вскоре после того, как срок их президентства закончился. О некоторых писателях иногда помнят даже после их смерти.
ПОМОЩНИКИ
Пытаясь уточнить и вызнать обстановку и реальные свои перспективы в связи с намеченным планом воцарения в Кремле, Маркофьев встречался (поочередно) с обоими помощниками пока еще властвовавшего первого лица — Лилипутиным и Гулливеровым, которые между собой неприкрыто враждовали. Если один уезжал на юг, другой непременно отправлялся на север, если один тайно покровительствовал министру спорта, второй спортивного министра активно и открыто гнобил. Если бы первый узнал о встрече Маркофьева с его соперником, то стал бы чинить моему другу препятствия и вставлять палки в колеса. Маркофьев столь хитро обставил переговоры с тем и другим, что ни один, ни второй не пронюхали о тайных контактах претендента на высшую должность: с Лилипутиным Маркофьев встречался на Каймановых островах, с Гулливеровым — на турецкой части Кипра. Однако, на кого из них делать ставку в низвержении лидера страны, так и не сумел понять. Оба были согласны переметнуться на его сторону и предоставить свои услуги (а попутно и компромат на низвергаемого хозяина), но требовали гарантий, что при смене власти и новом руководстве сохранят свои позиции, черные машины и персональные оклады с надбавками за вредность. Маркофьев колебался, не зная, кто ему больше выгоден и полезен.
Разумеется, это был вопрос десятистепенного значения — в то время, как даже не на горизонте, а гораздо ближе, непосредственно перед носом, маячили и открывались во всей полноте необозримая панорама и перспектива возможностей… И все же никакую мелочь нельзя было сбрасывать со счетов…