— Это оно? — спросил Леня, показав на телефон.
Саша обреченно кивнул.
— А если не отдашь?
— Исключено. — Саша обвел глазами кухню. — Квартиру придется отдать, но этого не хватит. Нет, это все, все, — еще раз безнадежно махнул рукой он.
— Но ведь дефолт же. Вся страна в жопе, ты, что ли, один?
— Да страна-то хрен с ней. Она все время в жопе. Привыкла уже. Чего ей сделается? А мне могут…
— Ну что, убьют, что ли?
— Убить, может, и не убьют, но крови попьют. Нет, все, все, конец. — Он обхватил руками рассыпающуюся на куски голову.
— А почему этого, ну, который наезжает на тебя, зовут так странно, Фаренгейтом?
— Он мистики любит в работе подпустить, ожившими мертвецами клиента попугать вместо паяльника, чтобы до кондиции довести, привидениями разными, голосами с того света.
— Но ведь это же полтергейст, — удивился Леня.
— Лень, им по барабану — полтергейст, фаренгейт, дефолт. Им все годится, все в кассу.
— Погоди, ты только не паникуй. Время все-таки до утра есть, а утро оно вечера… Деньги есть?
— Немного.
— Уехать куда-нибудь сможешь?
— Куда тут уедешь? Везде достанут. — Саша опять безнадежно махнул рукой.
— Загранпаспорт есть?
— Есть, — уже с небольшой надеждой ответил Саша.
— А виза куда-нибудь открыта?
— Да, в Германию.
— Прекрасно, а оттуда — ко мне в Голландию.
— Ну и что, рано или поздно все равно придется возвращаться.
— Может, и не придется, — задумчиво сказал Леня.
— Почему? — испугался Саша.
— Потому что ты там женишься, — как о решенном деле, сказал Леня.
— Чего-о?
— Женишься. Ты женишься там за неделю, если не будешь очень разборчивым.
— Серьезно, что ли? — обрадовался Саша.
— Знаешь, сколько там одиноких баб? Разобщенность в современном обществе, некоммуникабельность. Телевизор, радио, Интернет. С работы — домой. И тут ты. Открытая славянская душа, незамутненность чувств, неизвращенная сексуальность. Образован. Умен. Романтичен. У них знаешь, о чем мужики с бабами в постели говорят? О страховке, о недвижимости, об автомобилях.
— С бабой? Об автомобилях? — удивился Саша.
— Представь себе. Они не воспитаны на русской литературе, музыке.
— Да, я-то тоже в общем-то не очень на музыке.
— Только без этого, без ложной скромности. В нас это природное. Вот я по себе скажу — любят они этакую достоевщину, мятежностьдуха, нашу непредсказуемость. Вот как я женился, — Леня сделал несколько неопределенных жестов рукой, обозначив какой-то замысловатый зигзаг, — и все.
— Может, мне с гармошкой туда поехать? — предположил Саша.
— Зачем? — удивился Леня.
— Ну, для пущей непредсказуемости.
— Я тебе серьезно, — огорчился Леня, поняв, что друг шутит.
— И я серьезно. Я сейчас обрываю все концы. Продаю квартиру, машину. И если, например, со свадьбой будет облом, куда я вернусь? На Курский вокзал? Бичевать? Или в виде трупа на коптевские поля аэрации, ворон кормить?
— Я думаю, будет все нормально. Не ты первый, не ты последний.
— Непредсказуемость, говоришь? — сказал Саша после небольшой паузы и вдруг запел: — Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
— Пощады никто не желает, — подхватил Леня.
Саша съехал с шоссе под огромную синюшно-зеленую стрелку, на которой было написано «Русская рулетка. Битва гигантов отечественного автомобилестроения: ВАЗ, ГАЗ и МАЗ против всего мира» и остановил машину на краю огромного, простирающегося до горизонта и похожего на ушную раковину Большого американского каньона песчаного карьера.
На дне, под толщей выхлопных газов, которые не выдувались из глубины ветром и потому фиолетовыми слоями мягко струились от края до края, словно в карьере варилось какое-то дьявольское снадобье новых времен, в беспорядке стояло несколько десятков легковых и грузовых машин, раскрашенных причудливо и весьма разнообразно. Некоторые машины напоминали психоделических зверей из «Желтой подводной лодки», «исполненных очей», другие выглядели как одушевленные механизмы из «Звездных войн», третьи были просто исписаны разными лозунгами, как стены в туалетах.
Люди усеяли стены карьера, превратив их в амфитеатр Нового Колизея. Здесь и там лениво полоскались флаги спортивно-патриотических организаций, своей малопонятной славянской вязью напоминающие хоругви.
В глубине ямы звучала бодрая музыка, но на краю, где стояли Саша и Леня, был слышен только мощный ритм ударных, от которых край карьера осыпался и стекал вниз тонкими струйками песка.
Саша достал мобильник, набрал номер и сказал:
— Лех, ну, я здесь.
Снизу из толпы им помахали рукой. Скоро Леха, высокий седой парень с косичкой и бородкой клинышком а-ля генерал Грант, в пыльной, выгоревшей на солнце конфедератке, поднялся к Саше и Лене со дна карьера. Молча поздоровавшись за руку с друзьями, Леша стал осматривать и пальпировать машину Саши, «Волгу» благородного песочного цвета.
— Ты чего, мыл ее, что ли? — удивленно спросил он Сашу.
— А что, машина все-таки, не человек, — ответил Саша, стирая пальцем небольшой пыльный потек. — Она же сама помыться не может.
Леша хмыкнул и спросил:
— Бегает?
— А чего ей не бегать? Движок форсированный из кагэбэшной конюшни, свечи «бошевские», резина финская, а карбюратор с лодочного мотора «Кавасаки». Ничего отечественного внутри, продавать даже жалко.
— Так не продавай, — пробурчал Леша, подняв капот и осматривая мотор.
— Деньги нужны, — сказал Саша, нежно похлопав машину по дверце.
— Тогда не хнычь, но больше двух сотен я тебе не дам. Ты же знаешь, зачем я покупаю. — С этими словами Леша отдал Саше засаленную записную книжку, которую он вместе с другим хламом выгреб из бардачка.
Саша кивнул:
— А ладно, — и решительно отдал парню ключи.
Леша сунул руку между передними сиденьями и достал из щели бензиновую зажигалку, с которой Саша давно распрощался.
— Хочешь посмотреть? Я ее прямо сейчас в заезд поставлю, — сказал Леша. — Сегодня двенадцать «Запорожцев» набралось, и из них решили сделать суперзаезд. Ничего, если я твою «Волгу» с «Запорожцами» поставлю? Не обидишься?
— Ана что здесь можно обижаться? — удивился Леня.
— Ну как же, «Волгу» с «Запорожцем» равняем, стираем кастовые грани, вроде как западло, даже деньги обратно отдают, — произнес Алексей, вынимая на всякий случай ключи.