* * *
Ветер вдруг прекратился, и воцарилась приятная тишина. Через несколько минут послышался лай собак, то тут, то там стали поодиночке появляться крестьяне, возвращающиеся с работы. Это были плотные загорелые мужики с тяжелой походкой. На них были черные штаны, белые рубашки с застегнутым воротником и сапоги. Все это напоминало одежду украинских крестьян. На женщинах были длинные юбки, развевавшиеся в такт шагам. Жители приветствовали машину кивками, не меняя ритма движения.
Дольникер сдвинул берет на лоб и надел черные очки. Секретарь беспокойно высунулся из окна. Он был почти в панике.
— Послушай, — обратился он к водителю, — какой транспорт ходит отсюда?
— Транспорт? — удивился водитель. — Я же уже сказал — нет транспорта.
— Когда вы сюда вернетесь?
— По-разному бывает. Вообще-то, я приезжаю раз в два месяца, но иногда меня и раньше вызывают. Когда голубей посылают.
— Каких еще голубей?
Водитель вынул из-под сиденья клетку с двумя белыми голубями.
— Они летят прямо в контору «Тнувы», — объяснил он застывшему от удивления секретарю, — и это значит, что пора ехать. Ведь связи с деревней нет.
— А пешком?
— Неделю, если не больше, до ближайшего поселения.
Машина остановилась у низенького домика, стоявшего в нескольких сотнях шагов от остальных домов. На домике красовалась вывеска русскими буквами.
— Господи! Здесь что, еще по-русски говорят?
— Да нет, читайте, что написано.
Написано было, как оказалось, русскими буквами на иврите: «Склад».
— Они говорят на иврите, но большинство еще предпочитают писать русскими буквами.
Дольникер и Зеев переглянулись со смешанными чувствами. Из глубины склада вышел человек, поприветствовавший водителя кивком, и внес клетку с голубями в здание. Затем водитель и молчаливый обитатель деревни стали выгружать ящики из машины. Дольникер и его правая рука следили за передвижениями грузчиков, но вскоре терпение политика лопнуло:
— Дружок, а где здесь гостиница?
— Гостиница? Сюда никогда никакие гости не приезжают.
— А где же мы будем ночевать?
— Понятия не имею. Но вам надо поспешить, господа, деревенские часы показывают полвторого.
Водитель махнул рукой в сторону плоского камня на обочине, в центре которого торчала палка.
— Что это? — в ужасе спросил Дольникер.
— Солнечные часы деревни.
— Когда вы едете назад? — в ужасе спросил Зеев.
Тут мимо них проехала разбитая деревенская телега, запряженная старым мулом. Водитель остановил ее движением руки.
— Эти господа хотят провести здесь несколько дней, — сказал водитель высокому мужику, сидевшему на куче зеленых стеблей и курившему трубку, — ты можешь их куда-нибудь отвезти?
Возчик кивнул.
— Здесь все такие молчаливые? — спросил Дольникер, пока водитель грузил их чемоданы на телегу.
— Нет. Другие говорят еще меньше. Но вам повезло: эта телега — единственная в деревне. Садитесь.
Телега двинулась по главной улице и остановилась у белого двухэтажного здания. Возчик указал трубкой на дом, и гости слезли с кучи тминных стеблей.
— Сколько мы вам должны?
Возчик пожал плечами.
— Должны! Я вас не знаю.
И уехал. Дольникер топтался в смущении. Его охватило неизвестное ему до сих пор ощущение одиночества и заброшенности. Однажды, в аэропорту Бомбея, он чувствовал что-то подобное, когда встречающий прибыл с опозданием на шесть часов.
Вдруг стало холодать. Дольникер застегнул воротник пальто и надвинул берет еще ниже на лоб.
— Зеев, зайди, дружок, и попроси две отдельные комнаты.
Секретарь пожал плечами и направился к двери.
— Я настойчиво прошу соблюдать мое инкогнито, — прокричал вслед политик, — ни в коем случае не говори, кто я, — ну, ты же понимаешь.
— Понимаю, Дольникер.
Зеев зашел в помещение. Это был длинный зал с толстыми деревянными потолочными балками, несколькими неотесанными стульями и котами, бегавшими под столом. Из соседней кухни шел густой пар, остро отдающий луком. У входа на кухню стоял пузатый мужчина, глядевший как-то вкось, зa спину вошедшего.
— Здравствуйте! Я — секретарь Амица Дольникера, я прибыл с Амицом Дольникером только что. Амиц Дольникер ждет на улице. Я и Амиц Дольникер просим две комнаты — одну для меня и одну для Амица Дольникера.
Владелец трактира часто мигал, не отвечая. Секретарь было решил, что этот человек просто смущен появлением такого высокого гостя.
— Я и Амиц Дольникер намерены провести здесь достаточно долгое время, — энергично добавил Зеев, — и не надо задавать лишних вопросов. Удовлетворитесь фактами.
— Малка, — закричал трактирщик, — иди сюда, дорогая, я ничего не понимаю.
Дородная женщина вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Двое большеголовых мальчишек, очень похожих друг на друга, появились перед Зеевом. Они рассматривали его со всех сторон с раскрытыми ртами.
— Ну что, так тяжело понять? — рассердился Зеев. — Амиц Дольникер желает отдохнуть в вашей деревне.
— Отдохнуть? — удивилась женщина. — Если хотят отдохнуть, ложатся в постель.
— Вот! Нужна комната для Амица Дольникера.
— Черт побери, — взорвался трактирщик, — кто это?
— Вы хотите сказать, что никогда не слышали об Амице Дольникере?
— Мы слышали, что он стоит снаружи. Может, вы его позовете, потому что вас, при всем уважении, понять невозможно.
Зеев потоптался.
— Может, вы выйдете и проведете господина Дольникера внутрь?
— Почему? Он что — сам ходить не может?
— Господа! Господин Дольникер — центральная фигура у нас!
— Где?
— Сейчас он — зам. гендиректора Министерства развития.
— Какого директора?
— Генерального… В правительстве…
— Мы такого директора не знаем. Мы знаем только господина Шолтхайма, директора «Тнувы». Но это — такой большой человек, что больше его во всей стране нету. Так, может, ваш господин из водопроводной компании, которая нам воду поставляет? — добавил трактирщик с дрожью в голосе. — Он инженер?
Зеев вышел за Дольникером, сидевшим на чемоданах.
— Они не догадались, кто я?
— Нет, они пока ни о чем не догадываются.
* * *
Вечером гости сидели за «общим столом» в трактире. Так жители деревни называли свои субботние посиделки. Столы были сдвинуты вместе и покрыты белыми скатертями, на них были расставлены бутылки с вином, жестянки с гвоздиками. За столами сидели около восьмидесяти человек и ужинали. После ужина, объяснил трактирщик таинственным гостям, жители деревни имеют обыкновение сидеть до утра, распевая грустные песни под гитару старого сапожника.