– Салам алейкум. Добро пожаловать! Ты, должно быть, царевич Хулагу, брат Мункэ-хана. Я Рукн-ад-Дин, сын Сулеймана-ад-Дина.
Переводчик изложил арабскую фразу на грубом языке варвара. Хулагу посмотрел на исмаилита, и тот, воспользовавшись моментом, глубоко поклонился. Самому ему это претило, но так велел отец. Холодный взгляд воина метнулся к нему, потом скользнул по палатке, ощупывая каждую мелочь. Под навес Хулагу так и не шагнул – стоял на пороге и смотрел внутрь, а десять тысяч его воинов продолжали греметь и грохотать. Пыль летала клубами, хорошо видимая в лучах заката. Рукн-ад-Дин старался хранить спокойствие.
– Господина наверняка мучит жажда, – продолжал он, надеясь, что не перебарщивает с любезностями. – Отдохни здесь, в тени. Мои люди принесли лед, чтобы окружить нас прохладой.
Хулагу пробурчал что-то невнятное. Мужчине с безвольным лицом, стоящему перед ним, он не доверял настолько, что не собирался даже демонстрировать свое владение арабским. Вспомнилось предложение Илугея пойти вместо него. Орлок стал гадать, тот ли этот человек, за кого себя выдает. Но гостеприимный жест Рукн-ад-Дина сделал свое дело, и Хулагу соизволил войти. Стул повернули спинкой к слугам, и царевич, нахмурившись, отдал короткий приказ своим людям. Монгольский воин вошел в палатку следом за Хулагу, каждым своим шагом источая опасность. Рукн-ад-Дин не шевельнулся, когда стул поволокли по ковру к шелковой стене палатки. Наконец Хулагу уселся, жестом отослав своего воина и слугу с высокими стаканами на подносе.
– Я приказывал разрушить ваши крепости, – проговорил монгол. Он положил руки на колени и сидел прямо, готовый вскочить в любое мгновение. – Приказ выполнен?
Пока переводчик говорил, Рукн-ад-Дин прочистил горло и пригубил напиток. Он не привык, что к делам переходят так быстро, и нервничал. Исмаилит думал, что переговоры растянутся на целую ночь, а то и часть следующего дня захватят, но под жестким взглядом Хулагу залпом выпалил часть обещаний. Отцовские наказы забылись быстрее, чем растаял лед в стакане.
– По моим сведениям, господин, работы над крепостью в Ширате начнутся весной. К концу года она исчезнет, и ты доложишь хану, что мы тебе повиновались.
Рукн-ад-Дин сделал паузу для перевода, но реакции Хулагу не дождался и заставил себя продолжать. Отец велел растолковать монголам, что крепость – это тысячи тонн камней, на разборку которых нужны месяцы. Если Хулагу примет объяснение, окончание работ можно будет откладывать снова и снова. Вопреки колоссальным усилиям, на разборку твердынь уйдут годы. Вдруг к тому времени далекий хан сломает шею или несметное войско Хулагу изберет себе другую цель…
– Шират высоко в горах, господин. Не так просто уничтожить то, что незыблемо стояло тысячелетиями. Однако мы понимаем, что тебе угодно доложить об успехе своему брату хану. Мы приготовили ему дары, золото и драгоценные камни для украшения города.
Впервые с начала встречи в глазах у Хулагу вспыхнул интерес, и Рукн-ад-Дин приободрился.
– Покажи, – велел монгол.
Перевод тоже получился коротким.
– Господин мой, они не здесь. Мы с тобой оба служим влиятельным людям. Я посланник своего отца, а ты, господин, говоришь от имени хана. Мне велено предложить тебе тысячу золотых слитков размером с палец и два ларца динаров.
От таких посулов Рукн-ад-Дина прошиб пот. Этого хватит, чтобы основать небольшой город. Между тем монгольский царевич слушал переводчика абсолютно безучастно.
– Вы принимаете дары от союзников? – настойчиво спросил Рукн-ад-Дин.
– Нет, мы принимаем дань от прислужников, – ответил Хулагу, терпеливо дождавшись перевода. – Ты высказался, Рукн-ад-Дин. Ты сказал то, что тебе поручили сказать. Теперь послушай меня. – Царевич остановился, чтобы его слова перевели. – Моя цель – Багдад, центр ислама, и я его возьму, ты меня понял?
Рукн-ад-Дин кивнул, чувствуя себя не в своей тарелке.
– По сравнению с этой целью ваша община – сущий пустяк. В память о деде я мог бы спалить ваши крепости, но ты предложил мне золото и дружбу. Это хорошо. Меня устроит, если привезете золота в два раза больше, уничтожите две крепости и поклянетесь в верности мне и моей семье. – Хулагу дождался перевода, чтобы увидеть реакцию Рукн-ад-Дина. – Но тебе я ничего обещать не стану. Ты сам упомянул, что мы оба служим влиятельным людям. Когда вернусь к брату, он спросит, говорил ли я с Сулейманом. Других вариантов нет, понимаешь? Мир между нашими семьями возможен, но только после того, как я потолкую с твоим отцом. Отведи меня в Аламут, чтобы мы с ним встретились.
Рукн-ад-Дин с трудом подавил радость. Он так боялся, что монгольский царевич отвергнет все его предложения, а то и попробует убить прямо в палатке. Впрочем, к радости примешивалось подозрение: вдруг Хулагу ухватится за шанс подвести войско к древней твердыне? Еще неизвестно, найдут ли проводники царевича крепость без подсказки. Рукн-ад-Дин подумал о неприступной твердыне, единственная тропа в которую ведет через голые скалы. Пусть подойдут и посмотрят. Метальни и пушки на такую высоту не поднять. Пусть веками ревут и бушуют у подножия, до вершины им не добраться.
– Я исполню твою волю, господин. Отправлю гонцов, и тебя встретят как друга и союзника. – Тут во взгляде Рукн-ад-Дина мелькнула хитреца, и он горестно покачал головой. – Что касается золота, вряд ли столько сыщется в целом мире. Если примешь в дар первую часть, остальное сделаем данью и разделим на ежегодные выплаты.
Только сейчас Хулагу улыбнулся. Вряд ли юноша понимал, что его жизнь в руках монгольского царевича.
* * *
Сулейман глубоко вдохнул горный воздух с легкой примесью запаха овечьего навоза. Чудо, каких мало, памятник мастерству и дальновидности предков, лужок для выпаса скота скрывался за Аламутом. Стадо паслось в тени невысоких деревьев, Сулейман часто приходил сюда, когда хотел спокойно подумать. Лужок занимал лишь несколько акров, его хватало для дюжины тучных овец и шести коз. Овечья шерсть блестела на солнце, беспрестанное блеянье исцеляло душу. Некоторые животные бесстрашно приближались к Сулейману в надежде на угощение. Тот улыбался и показывал пустые руки. Он считал себя пастырем, но пас не только животных, но и людей.
По мягкой земле Сулейман дошел до голой скалы, обрамлявшей луг с одной стороны, погладил ее рукой. Здесь стояла хижина с мешками корма для скота и серыми соляными блоками, которые животные так любили лизать. Сулейман аккуратно проверил корм: плесень отравит его драгоценный скот. На какое-то время он забылся за этим занятием – переносил мешки на свет и проверял их содержимое. Здесь и сейчас не верилось, что его клану грозит полное истребление.
С теми, кто решил уничтожить его, договориться непросто. Сулейман надеялся на успех сына, хотя не слишком в него верил. Монгольский царевич пожелает увидеть Аламут, узнает дорогу через лабиринт горных долин и наконец осадит крепость. Местные жители начнут голодать. Сулейман обреченно глянул на лужок: овец и коз надолго не хватит. В Аламуте, как правило, жили человек шестьдесят-семьдесят и примерно столько же слуг. Поселение небольшое, и без золота, которое платят за их труды, ассасинам не продержаться. Сопротивляться мощи монголов он сможет не лучше, чем его отец – Чингисхану. Сулейман поморщился, осознав, что выбора нет. Трое его людей на заданиях, им скоро заплатят. Он мысленно перебрал купцов, которых велено убить его людям. Пока те трое не выполнят заказы, не вернутся. В Аламуте еще восемнадцать мастеров, владеющих искусством беззвучного убийства. Очень хотелось разослать их всех по заданиям, но на деле они лишь помешают друг другу. К массовым убийствам ассасинов не готовят. Их учат бесшумно приблизиться и нанести смертельный удар, рукой или оружием. В молодости Сулейман убил богатого купца, вначале опоив его вином с дурманом; купец заснул, и Сулейман зажал ему рот и нос. Следов на теле не осталось, и то убийство до сих пор считалось почти идеальным…