– Цезарь, ты должен это видеть.
Октавиан поднял голову при официальном упоминании его имени и вскинул брови. Но Меценат не собирался ничего объяснять, особенно после того, чему только что стал свидетелем. Он, пожалуй, лучше всех понимал, по какой острой кромке шел его друг, как ему приходилось выверять каждые шаг и слово. Октавиан бросил короткий взгляд на Флавия, но тот сидел с каменным лицом, все еще думая об отмене как будто бы только что вынесенного ему приговора.
– Очень хорошо. – Октавиан направился к выходу из шатра. Он скорее почувствовал, чем увидел, что легаты и трибуны двинулись за ним.
Отбросив полог, наследник Цезаря замер. Шатер окружали легионеры в латах, со щитами и мечами, а знаменосцы Седьмого Победоносного заняли позиции по обе стороны командного шатра. Подняв голову, Октавиан посмотрел на штандарт и легионного орла, который вновь напомнил ему о наследии его семьи. Марий провозгласил орла символом римской мощи, от Египта до Галлии, заменив им множество знамен, и теперь этот символ сверкал на солнце.
Октавиан приказал себе сохранять спокойствие. Он пережил встречу с легатами, но в реальности никакая сила за ним не стояла. Молодой человек оглядел уходящие вдаль ряды легионеров, и сердце его упало. Но он вскинул голову, упрямый и несдающийся, и уперся в них взглядом. Новый Цезарь не собирался показывать им свой страх, что бы ни случилось. В этом он видел свой долг перед убитым Цезарем.
Легионеры увидели, что из палатки вышел молодой человек в броне, волосы которого блестели золотом в солнечным лучах, увидели, как он взглянул на штандарт Седьмого Победоносного, и начали приветствовать его радостными криками и ударами кулаков по щитам. Гром этих ударов покатился по Марсову полю и дальше, в город. Даже те, кто стоял в задних рядах и не видел Цезаря, знали, что он пришел, чтобы проверить их легион.
Гай Октавиан изо всех сил пытался скрыть свое изумление. Он заметил, что легат Флавий Силва вышел из шатра, вместе с Титом Паулинием. Меценат, Агриппа и Гракх сдвинулись в сторону, чтобы видеть все, что видел он. Звук ударов кулаков по щитам все нарастал, пока не превратился в волну, которая физически сотрясала воздух и отдавалась в ушах Октавиана.
– Мы не забыли Цезаря! – прокричал Флавий Силва. – Дай нам шанс доказать тебе, что у нас по-прежнему есть честь! Мы больше не подведем тебя, клянусь!
Октавиан искоса глянул на Тита Паулиния, и его вновь ждал сюрприз: глаза второго легата блестели от слез. Паулиний кивнул, отсалютовав Октавиану Фурину.
– Восьмой Геминский ждет твоего приказа, Цезарь! – крикнул он, перекрывая гром ударов.
Наследник Юлия вскинул руки, призывая к тишине. Прошло немало времени, прежде чем успокоились задние ряды, и он воспользовался паузой, чтобы найти нужные слова.
– Вчера я верил, что римская честь умерла, потерянная в убийстве хорошего человека, – провозгласил он. – Но я вижу, что ошибался, что она живет здесь, в вас. Теперь успокойтесь. Позвольте сказать вам, что вас ждет впереди. Я Гай Юлий Цезарь, я divi filius – сын бога Рима. Я человек, который покажет Сенату, что они не выше закона, что закон опирается на таких, как вы, что вы плоть от плоти города. И вы встанете на пути всех врагов государства, как в чужих землях, так и здесь. Забудем, что было вчера! Пусть этот день станет вашей новой клятвой верности!
Удары кулаков возобновились, потому что легионеры услышали его и поняли. Копья поднимались над головами, когда слова нового Цезаря передавались тем, кто стоял слишком далеко, чтобы слышать.
– Подготовьте их к маршу, легаты. Сегодня мы займем Форум. Когда мы встанем в сердце города его хранителями, мы сотрем пятно того, что делалось раньше, – распорядился Октавиан.
Он оглянулся на стены Рима. Театр Помпея лежал как на ладони, и молодой человек склонил голову в память о Цезаре, надеясь, что тот видит его в этот момент. Там теперь заседал Сенат, и новый Юлий Цезарь скрипнул зубами при мысли об этих самодовольных патрициях, которые ждали его. Он выбрал свой путь. И покажет преступникам свою решимость и силу.
Оба легата отдали приказ, и войска пришли в движение: все новые приказы разлетались вниз по офицерской пирамиде, и каждый делал то, что знал назубок. Легионеры готовились к маршу, смеясь и радостно переговариваясь.
Легат Паулиний откашлялся, и Октавиан повернулся к нему.
– Да?
– Цезарь, мы хотим спросить, что ты собираешься делать с военной казной? Людям не платили месяц, и мы не получали указаний от Сената на использование этих денег.
Гай Октавиан застыл, а легат переминался с ноги на ногу, дожидаясь ответа. Юлий Цезарь готовился к походу не один год, и его преемник не хотел даже представлять себе, сколько серебра и золота собрано для военной кампании.
– Покажи мне, – наконец вырвалось у него.
Легаты повели их с Агриппой и Меценатом к хорошо охраняемому шатру в центре лагеря. Солдаты не покинули посты, чтобы поприветствовать его, но Октавиан видел, как они рады его приходу. Он улыбнулся им, входя в шатер.
В центре стояли большие деревянные сундуки, окованные железом, все запертые. Флавий Силва достал ключ, такой же, как уже держал в руке Паулиний. Вдвоем они открыли замки одного сундука и подняли крышку. Октавиан кивнул, словно ожидал увидеть именно то количество золота и серебра, которое открылось его глазам. В теории эти деньги принадлежали Сенату, но их не попросили вернуть, из чего следовало, что сенаторы просто не знали о существовании военной казны.
– Сколько здесь? – спросил Октавиан.
Флавию не потребовалось заглядывать в бухгалтерские книги. Он отвечал за безопасность такого богатства в охваченном погромами Риме, и хорошо знал, что охраняет.
– Сорок миллионов, – сказал он.
– Это… хорошо. – Октавиан коротко переглянулся с Агриппой, который таращился на сундук, набитый серебром и золотом. – Очень хорошо. Раздайте людям все, что им задолжали… и еще жалованье за шесть месяцев. Вы знаете, что обещал Цезарь гражданам Рима?
– Конечно. Полгорода по-прежнему говорит об этом.
– Я потребую эти деньги у Сената, когда мы придем на Форум. Если они откажут, я заплачу из этих сундуков и моих личных средств.
Силва улыбался, опуская крышку и запирая сундук на ключ. Он очень нервничал из-за того, что у него хранились такие деньги. Когда ответственность перешла к другому, у легата словно гора упала с плеч.
– С твоего разрешения я посмотрю, как идут дела в лагере, – сказал он Октавиану.
– Но не займешься своими делами, легат, – предупредил его тот.
Легат покраснел.
– Нет, Цезарь. Своими делами не займусь. Во всяком случае, сегодня.
Марк Антоний прибыл в Брундизий после заката солнца, и его встретил свет тысяч ламп и сторожевых костров на фоне черного горизонта. Он знал, сколько здесь ждет людей. Прошлой зимой Цезарь обсуждал с ним свои планы, когда они готовили военную кампанию против Парфии. Конница восточной империи много лет досаждала Риму, и Цезарь не забыл давнего врага. Следовало отдать должок, но наступление захлебнулось, не начавшись, рухнуло под ударами кинжалов убийц, как и многое другое.