К о с т ы л е в. Это я… я! А вы тут… одни? А-а… Вы – разговаривали? (Вдруг топает ногами и громко визжит.) Васка… поганая! Нищая… шкура! (Пугается своего крика, встреченного молчанием и неподвижностью.) Прости, господи… опять ты меня, Василиса, во грех ввела… Я тебя ищу везде… (Взвизгивая.) Спать пора! Масла в лампады забыла налить… у, ты! Нищая… свинья… (Дрожащими руками машет на нее.)
Василиса медленно идет к двери в сени, оглядываясь на Пепла.
П е п е л (Костылеву). Ты! Уйди… пошел!..
К о с т ы л е в (кричит). Я – хозяин! Сам пошел, да! Вор…
П е п е л (глухо). Уйди, Мишка…
К о с т ы л е в. Не смей! Я тут… я тебя…
Пепел хватает его за шиворот и встряхивает. На печи раздается громкая возня и воющее позевыванье. Пепел выпускает Костылева, старик с криком бежит в сени.
П е п е л (вспрыгнув на нары). Кто это… кто на печи?
Л у к а (высовывая голову). Ась?
П е п е л. Ты?!
Л у к а а (спокойно). Я… я самый… о, господи Исусе Христе!
П е п е л (затворяет дверь в сени, ищет запора и не находит). А, черти… Старик, слезай!
Л у к а. Сейча-ас… лезу…
П е п е л (грубо). Ты зачем на печь залез?
Л у к а. А куда надо было?
П е п е л. Ведь… ты в сени ушел?
Л у к а. В сенях, браточек, мне, старику, холодно…
П е п е л. Ты… слышал?
Л у к а. А – слышал! Как не слышать? Али я – глухой? Ах, парень, счастье тебе идет… Вот идет счастье!
П е п е л (подозрительно). Какое счастье? В чем?
Л у к а. А вот в том, что я на печь залез.
П е п е л. А… зачем ты там возиться начал?
Л у к а. Затем, значит, что – жарко мне стало… на твое сиротское счастье… И – опять же – смекнул я, как бы, мол, парень-то не ошибся… не придушил бы старичка-то…
П е п е л. Да-а… я это мог… ненавижу…
Л у к а. Что мудреного? Ничего нет трудного… Часто эдак-то ошибаются…
П е п е л (улыбаясь). Ты – что? Сам, что ли, ошибся однажды?
Л у к а. Парень! Слушай-ка, что я тебе скажу: бабу эту – прочь надо! Ты ее – ни-ни! – до себя не допускай… Мужа – она и сама со света сживет, да еще половчее тебя, да! Ты ее, дьяволицу, не слушай… Гляди – какой я? Лысый… А отчего? От этих вот самых разных баб… Я их, баб-то, может, больше знал, чем волос на голове было… А эта Василиса – она… хуже черемиса!
П е п е л. Не понимаю я… спасибо тебе сказать, или ты… тоже…
Л у к а. Ты – не говори! Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку, да отсюда – шагом марш! – уходи! Прочь уходи…
П е п е л (угрюмо). Не поймешь людей! Которые – добрые, которые – злые?… Ничего не понятно…
Л у к а. Чего там понимать? Всяко живет человек… как сердце налажено, так и живет… сегодня – добрый, завтра – злой… А коли девка эта за душу тебя задела всурьез… уйди с ней отсюда, и кончено… А то – один иди… Ты – молодой, успеешь бабой обзавестись…
П е п е л (берет его за плечо). Нет, ты скажи – зачем ты все это…
Л у к а. Погоди-ка, пусти… Погляжу я на Анну… чего-то она хрипела больно… (Идет к постели Анны, открывает полог, смотрит, трогает рукой.)
Пепел задумчиво и растерянно следит за ним.
Исусе Христе, многомилостивый! Дух новопреставленной рабы твоей Анны с миром прими…
П е п е л (тихо). Умерла?… (Не подходя, вытягивается и смотрит на кровать.)
Л у к а (тихо). Отмаялась!.. А где мужик-то ее?
П е п е л. В трактире, наверно…
Л у к а. Надо сказать…
П е п е л (вздрагивая). Не люблю покойников…
Л у к а (идет к двери). За что их любить?… Любить – живых надо… живых…
П е п е л. И я с тобой…
Л у к а. Боишься?
П е п е л. Не люблю…
Торопливо выходят. Пустота и тишина. За дверью в сени слышен глухой шум, неровный, непонятный. Потом – входит Актер.
А к т е р (останавливается, не затворяя двери, на пороге и, придерживаясь руками за косяки, кричит). Старик, эй! Ты где? Я – вспомнил… слушай. (Шатаясь, делает два шага вперед и, принимая позу, читает.)
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет,?
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Наташа является сзади Актера в двери.
А к т е р. Старик!..
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло,
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь…
Н а т а ш а (смеется). Чучело! Нализался…
А к т е р (оборачиваясь к ней). А-а, это ты? А – где старичок… милый старикашка? Здесь, по-видимому, – никого нет… Наташа, прощай! Прощай… да!
Н а т а ш а (входя). Не здоровался, а прощаешься…
А к т е р (загораживает ей дорогу). Я – уезжаю, ухожу… Настанет весна – и меня больше нет…
Н а т а ш а. Пусти-ка… куда это ты?
А к т е р. Искать город… лечиться… Ты – тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь – есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё – даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно – потерять имя? Даже собаки имеют клички…
Наташа осторожно обходит Актера, останавливается у кровати Анны, смотрит.
Без имени – нет человека…
Н а т а ш а. Гляди… голубчик… померла ведь…
А к т е р (качая головой). Не может быть…
Н а т а ш а (отступая). Ей-богу… смотри…
Б у б н о в (в двери). Чего смотреть?
Н а т а ш а. Анна-то… померла!
Б у б н о в. Кашлять перестала, значит. (Идет к постели Анны, смотрит, идет на свое место.) Надо Клещу сказать… это – его дело…
А к т е р. Я иду… скажу… потеряла имя!.. (Уходит.)
Н а т а ш а (посреди комнаты). Вот и я… когда-нибудь так же… в подвале… забитая…
Б у б н о в (расстилая на своих нарах какое-то тряпье). Чего? Ты чего бормочешь?
Н а т а ш а. Так… про себя…