Так вот, весть о том, что Шарманов гребет бабки совковой лопатой, овладела массовкой. И вся эта очередь верных друзей выстроилась ко мне. Я человек не жадный, но деньги зарабатываются не для того, чтобы потом раздавать их, как приглашения на распродажу у входа в метро. Одного друга детства в течение месяца я пять раз случайно встретил возле дверей моего офиса — и каждый раз он бросался мне на шею с таким видом, словно мы не виделись лет двадцать. Пришла одноклассница, оказавшаяся в Москве проездом, и напомнила, как на школьной дискотеке я залез к ней под кофточку, а она обозвала меня дураком. Само собой подразумевалось, что такое теплое воспоминание требует немедленной отстежки. Из Кузбасса приперся даже однополчанин, который заставлял меня, «салагу», чистить ему сапоги, а если голенища не блестели, бил меня фильтром от противогаза по голове. Дал. За науку выживания…
Шарманов — фамилия редкая, но все же добрый десяток однофамильцев энергично навязывался мне в родственники. Войдя в кабинет, «родственничек» обычно впивался нежно-пытливым взглядом в мое лицо и объявлял, что я как две капли воды похож на Кольку. Сходство с матерью улавливалось гораздо реже, очевидно, оттого, что по отчеству можно ведь выяснить только как папу зовут. Пришлось составить подробное генеалогическое древо. Теперь каждому пришедшему проведать родную кровь секретарша в приемной выдает анкету, а потом сверяет ее с древом. Помогает…
Другое дело — настоящие родственники. Папаша мой, поисковик-женильщик, как «оборонку» прикрыли, без работы остался, а кушать-то хочется. Да еще надо жену молодую и детеныша кормить! Купил ему мастерскую — машины теперь ремонтирует. Из других городов чиниться едут — башка-то золотая, да и руки… Все-таки ядерный щит ковал! Недавно заслал он ко мне своего сына от второго брака, мол, помоги братику в Академию маркетинга и менеджмента поступить. Брат не брат, а глазки — папины. Поступил: «пятерка» — штука, «четверка» — пятьсот баксов. Но самое смешное с мамочкой получилось. Она после развода долго рыдала, потом все-таки попыталась нового спутника жизни подобрать. Бесполезно… Поужинать и позавтракать — с удовольствием, а в совместную жизнь мужика не заманишь. После сорока она у меня сильно приувяла и с личным интересом вроде совсем закончила. А тут как раз до городка долетело, что ее сынок в Москве разбогател до неприличия. Верите, очередь выстроилась! И все такие серьезные: сначала загс, потом секс! Она даже растерялась от изобилия. Пришлось мне на место вылетать. Выбрали в конце концов энергичного пятидесятилетнего вдовца, доктора наук, лауреата Государственной премии. На свадьбе весь Арзамас-16 гулял. Подарил я молодоженам «тойоту» и отправил в круиз по Средиземноморью…
Но вернемся к Кирпиченко. Дела у Вани вдруг поправились. То ли там, наверху, поняли, что голодные спецслужбы — штука опасная, то ли сами внучки железного Феликса приспособились к джунглям новой жизни… В общем, Ваня больше ко мне не приходил. Я, конечно, на всякий случай следил за его карьерой и знал, что теперь он начальник целого отдела московского ФСБ — и даже как-то видел по ящику его путаное интервью в связи с убийством популярного шоумена. Одет он был вполне прилично, а лицо выражало скорее моральные, чем материальные претензии к террариумным нравам новой жизни.
Ему-то я и позвонил. И он — бывают же благодарные люди! — в тот же день приехал ко мне. Мы выпили, повспоминали добрых и злых преподавателей, позлословили о Плешанове, которого за трусость, проявленную в 93-м, сослали на каторжные работы в ЮНЕСКО, перебрали однокурсниц. Выходило теперь так, что ему не довелось попробовать только мою жену, а мне — только его… Наконец я рассказал о случившемся.
— Шантаж, — после длительного раздумья определил Ваня.
— Ну, это я и сам понял.
— Надо писать разговоры с ней на пленку.
Через час срочно вызванные очкарики быстро присоединили к моему телефону какую-то штуковину — и Ваня кивнул:
— Звони ей!
Катерина конечно же сидела дома и ждала моего звонка, даже трубку подняла после первого же гудка. Я представил себе, как все это происходит: она любила болтать по телефону, лежа на тахте и поставив аппарат себе на живот.
— Это я…
— Привет, Зайчуган! Ты подумал?
— Да. Твои условия?
— Я ничего не скажу мальчикам о твоих денежках. Но ты переведешь полтора миллиона долларов на мой счет. Запиши номер — 16148. «Лось-банк». С кем там поговорить, ты знаешь… Когда все сделаешь — перезвони!
В трубке раздались короткие гудки. Я даже представил себе, как она, скинув с живота телефон, кувыркается на тахте, повизгивая от радости и торжества. Ей сейчас хорошо! Ей по-настоящему, до воплей, до скрежета зубовного, хорошо! Не то что мне…
— Вот стерва! — только и вымолвил Кирпиченко.
Шантаж был налицо — и Ваня мог действовать.
— Что будем делать? — спросил он. — Сажать?
— Правильнее было бы грохнуть!
— Ну, этого я не слышал, хотя тебе, конечно, виднее…
— Я не могу без нее… Я ее люблю.
— Что? После всего!
— После всего…
Конечно, вызволяя Катьку, я по-слюнтяйски часто использовал разные производные от слова «любовь». Я делал это нарочно… Тактика. Но тайная правда заключалась в том, что даже после всего случившегося я не хотел ее терять. Я хотел, чтобы она была рядом — раздавленная, униженная, беспомощная — и оттого особенно нежная. Может, это и есть любовь? В конце концов, раньше словом «чахотка» называли любую болезнь, если человек чах. А я — чах, потому что в кулачке у этой стервы была зажата моя игла!
— Что ты предлагаешь? — пожал плечами Кирпиченко.
— Ее надо напугать. Так напугать, чтобы она на всю жизнь запомнила: от меня ей никуда не деться. Никуда!
— Ну-у нет! Вы будете друг друга пугать для полноты чувств, а мои ребята подставляться! Эх, Шарманов, всегда тебе какие-то стервы нравились.
— Ваня, помоги! — попросил я. — Ради нашей дружбы! Я же тебе никогда не отказывал…
— Хорошо. Мы ее напугаем, но ты с ней расстанешься. Навсегда. Я не хочу, чтобы однажды мне пришлось считать количество дырок в твоей башке!
— Не могу без нее! — повторил я, повесив буйну голову.
— Я тебя предупредил, — ответил Ваня голосом джинна, выполняющего последнюю просьбу зануды Аладдина.
Штурм Катькиной квартиры громилами спецназа, прикрывающимися металлическими щитами (для достоверности их предупредили, что внутри вооруженная банда), навсегда запомнился соседям и случайным очевидцам. Представляю, что пережила Катька, когда дверь ее квартиры обрушилась на пол под мощными ударами и мужики в камуфляже и черных масках с матерщиной вместо «ура» ввалились в ее уютную квартирку, любовно обставленную и украшенную настоящим Зверевым и митьками.
Мой психоаналитик, член-корреспондент Академии педагогических наук и лауреат премии имени Ушинского, уверяет, что воспитание — это процесс нанесения зарубок на психику. Без соответствующей зарубки изменить поведение невозможно. Чем сильнее недостаток — тем глубже должна быть зарубка. Если это действительно так, то моя зарубка получилась что надо — до кости, до самого мозга стервозной Катькиной кости!