Например, огромный том, лежавший сейчас перед библиотекарем, содержал избранные рисунки Леонарда Щеботанского – талантливого художника и сертифицированного гения, мысли которого улетали в самые дальние края, откуда неизменно возвращались с диковинными сувенирами. В книгах Леонарда было много набросков: котят, водостоков, а также жен влиятельных анк-морпоркских торговцев, написание портретов которых давало художнику средства к существованию. Но Леонард был гением, причем крайне чувствительным к всякого рода чудесам света; поля его книг неизменно содержали массу на первый взгляд бессмысленных зарисовок того, чем в тот момент были заняты мысли ученого: огромных машин с водяным приводом для обрушения городских стен на головы врага, осадных орудий нового типа для поливания неприятеля горящим маслом, пороховых ракет для осыпания опять же неприятеля горящим фосфором и прочих изобретений Века Разума.
И было на этих полях еще кое-что. Библиотекарь заметил рисунок, когда в прошлый раз пролистывал книгу. Странно, подумал он тогда, как тут очутилось это [12] ?
Его волосатые пальцы быстро переворачивали страницы. А… Вот…
Да, о ДА.
…И оно заговорило с ним на языке Ритма…
Аркканцлер удобно расположился за своим любимым бильярдным столом.
От казенного письменного стола он давным-давно избавился. Бильярдный стол гораздо удобнее. С него ничего не падает, в лузах можно хранить кучу всяких безделушек, а когда Чудакулли становилось скучно, он сметал со стола все бумаги, чтобы заложить пару эффектных карамболей [13] . Возвращением бумаг обратно на стол он себя не утруждал. Из богатого личного опыта аркканцлер знал: действительно важные вещи никогда не записываются, потому что о самом важном люди всегда помнят и не отстанут от тебя, пока не добьются своего.
Он взял ручку и задумчиво сунул ее в рот.
Наверн Чудакулли работал над мемуарами. Пока что он придумал только название: «Вдоль По Анку С Орбалетом, Удачкой И Посахом С Нехилым Набалдашником».
«Нимногие знают, – написал он, – что река Анк засилена агромным каличеством рыбных арганизмов…» [14]
Он отбросил ручку и помчался по коридору в кабинет декана.
– Это что такое? – взревел он.
Декан аж подскочил.
– Это… это… это – гитара, аркканцлер, – пробормотал декан, поспешно отступая под натиском аркканцлера. – Я только что ее купил.
– Это я вижу. И слышу. Но что ты тут пытаешься изобразить?
– Я… э-э… пытался сыграть… э… соло. – Декан помахал перед лицом Чудакулли плохо отпечатанными нотами.
Аркканцлер выхватил книгу у него из рук.
– «Самомучитель для Начинающих Гитарников Блерта Фендера», – прочел он вслух. – «Дабей Успех в Игре за 3 Легких Урока и 18 Тяжелых». Гм, ничего не имею против гитар: аромат цветов в воздухе, подглядывание за младыми девами майским утром и все такое прочее, но это была не игра. Это был шум. А что должно было получиться, смею спросить?
– Отрывок в пентатонном диапазоне ми с использованием мажорной септимы в качестве проходного тона.
Аркканцлер уставился на открытую страницу.
– Но здесь говорится: «Урок Один: Эта Струны».
– Гм, гм, гм, понимаешь, я чуточку забежал вперед, – застенчиво ответил декан.
– Ты никогда не отличался пристрастием к музыке, декан, – сказал Чудакулли. – И это было одной из твоих положительных черт. Откуда такой внезапный интерес… кстати, а что это у тебя на ногах?
Декан опустил взгляд.
– Мне показалось, что ты стал выше, – с подозрением произнес Чудакулли. – Ты что, стоишь на паре досок?
– Это просто… толстые подошвы, – пробормотал декан. – Гномы… они придумали, по-моему… не знаю… нашел в шкафу… Садовник Модо говорит, настоящая манная каша.
– По мне, так он прав.
– Это такой эластичный материал для подошвы, – уныло протянул декан.
– Э… прошу прощения, аркканцлер…
В дверях стоял казначей. Из-за него выглядывал грузный краснолицый мужчина.
– В чем дело, казначей?
– Гм… этот господин, у него…
– Я насчет вашей обезьяны, – перебил его мужчина.
Чудакулли мгновенно повеселел.
– Да?
– Очевидно… э-э… библиотекарь сты… снял колеса с телеги этого господина, – продолжал казначей, который как раз сейчас переживал очередную жесточайшую депрессию.
– Ты уверен, что это был библиотекарь? – спросил аркканцлер.
– Толстый, рыжая шерсть, говорит «у-ук».
– Он. Ну надо же. Интересно, на что ему сдались эти колеса? Но, знаешь, есть такая поговорка… пятисотфунтовая горилла спит где захочет.
– А трехсотфунтовая обезьяна может вернуть мне мои колеса? – стоял на своем возница. – Предупреждаю, если я не получу назад свои колеса, у вас будут большие неприятности.
– Неприятности? – уточнил Чудакулли.
– Да, и не думайте, что вам удастся меня напугать. Я не боюсь волшебников. Все знают правила, вы не имеете права использовать магию против гражданских лиц. – Мужчина наклонился к Чудакулли и поднял кулак.
Чудакулли щелкнул пальцами. Налетел порыв ветра, потом кто-то квакнул.
– Я всегда считал это скорее указанием, – мягко сказал он. – Казначей, отнеси эту лягушку на клумбу, а когда он снова станет самим собой, дай десять долларов. Десяти долларов хватит?
– Квак! – поспешила согласиться лягушка.
– Отлично. А теперь кто-нибудь объяснит мне наконец, что происходит?
Где-то внизу раздался грохот.
– Почему мне кажется, что это не тот ответ, которого я ждал? – спросил Чудакулли у мира в целом.