Следом за деньгами Алексей извлек храмовский пояс. Морские волны обрушиваются на берег, подкатываясь к самому валуну.
Алексей сбросил ремень с маузером и приладил на себя пояс ценою в миллион. Нагнулся за маузером… маузера не было.
Перед Алексеем стоял Храмов.
Борода бывшего управителя Чукотки обледенела; но он выглядел довольным и держал комиссарский маузер наизготовку.
— А… арестованный?.. — попятился Алексей.
— Нету здесь арестованных! Тут демократия!.. — Храмов кивнул назад, и Алексей, подняв глаза, обомлел.
Над берегом возвышался полосатый столб с белым орлом и надписью: «Территория Соединенных Штатов Америки».
— Сейчас делить будем или как? — спросил Храмов.
— Чего делить?..
— Миллион!
Алексей ухватился за пояс, со страхом поглядывая на маузер.
— Не отдам… — прошептал он.
— А это нехорошо! — укоризненно сказал Храмов. — Я ж тебе верой и правдой… гордыню смирял!.. Скажи по совести, нешто за все услуги — половина не моя?..
— Не ваша!..
Храмов тяжело вздохнул.
— Ну тогда… прости меня, Алексей Михайлович!.. — Он низко поклонился и щелкнул предохранителем. — Вставай-ка вон туда, под камень…
— Зачем?..
— Не хотел греха брать на душу, да, видно, по-другому никак… Иди, иди, Алеша, не томи…
— Постойте, Тимофей Иванович!.. — крикнул Алексей. — Не усугубляйте вины… — заговорил он, когда Храмов опустил маузер. — Товарищ Зюкин вам не простит!..
— Сам себе не прощу, — сказал Храмов. — Предаю тебе, Господи, душу раба твоего Алексея… А может, так отдашь? Грех уж больно неохота брать. А?..
— Смерть мировому капиталу!.. — дрожащим голосом прокричал Алексей. Храмов вытер слезы и прицелился.
— Хэлло!.. — донеслось сверху. С горы быстро спускались несколько человек на лыжах в форменных куртках, с короткими карабинами.
— Прошу политического убежища! — раздалось им навстречу. — Политического убежища!..
Увязая в снегу, Алексей бежал навстречу патрулю.
— На двоих! — торопливо добавил Храмов, устремляясь следом. — На двоих!
Возле домика, над которым развевается звездно-полосатый флаг, стоят аэросани. У входа прохаживается закутанный часовой.
Две руки лежат на обложке Библии.
— С какой целью вы прибыли на территорию Северо-американских Соединенных Штатов?
Перед столом пограничного комиссара, с трудом читающего текст въездной декларации, — Алексей и Храмов.
— Коммерция!.. — поспешил ответить Храмов. — Бизнес по-вашему! — Комиссар перевел взгляд на Алексея.
— И я… — печально подтвердил тот.
— Не везете ли вы наркотики, алкоголь, семена авокадо н мушмулы, порнографические издания и другие предметы, запрещенные списком?
— Чего нет — того нет!.. — заискивающе пошутил Храмов.
— Ноу? — не понял комиссар.
— Ноу! Все — ноу!
— Располагаете ли вы имущественным цензом, необходимым для въезда в Штаты?
— Это йес! — Храмов с готовностью вытащил из-за пазухи доллары, отданные ему когда-то Алексеем. — Две тысячи! Ту фаузенд!
— Ю? — комиссар повернулся к Алексею.
— Нету! У него нету! — Храмов заслонил Алексея. — Ноу! Я плачу! За обоих!
Комиссар встал и по слогам прочел:
— До-бро по-жа-ло-вать в Америку!
«Глобус географический. Подлинник. 1922 год»
На экране знакомый нам по первым кадрам глобус, а в н>пограмме снова звучит Время… Тягучая негритянская песня и крики надсмотрщика над Африкой. «Рот фронт!»— скандируют голоса над Гамбургом. В Шанхае стреляют… А там, где на берегу Тихого океана написано «Сан-Франциско» и нарисован буржуй в цилиндре, гремит чарльстон.
Сан-Франциско тысяча девятьсот двадцать второго года… Вечерняя толпа несет по городу двух странных людей. Один — в облезлой меховой малице, галифе и торбасах, другой — в вицмундире с эполетом.
— А ведь мог я тебя еще на Аляске кончить… — сказал Храмов, сумрачно поглядывая на скопище людей и машин.
— Это где? — вяло поинтересовался Алексей.
— А как мы из салуна в Номе выходили… Темный был переулочек-то…
— Не могли, — сказал Алексей. — Там за углом полицейский стоял.
— Верно… — подумав, согласился Храмов. Мать его за ногу…
— А вот я — точно — сегодня мог сбежать!.. Когда толпа повалила…
— В порту?
— Ага!
— Ну и дурак. Все равно из порта одни ворота.
Некоторое время они шли молча, по очереди зевая. Наконец Алексей остановился перед залитым огнями входом и кивнул:
— Отель.
— Так я тебя сюда и повел!.. Без того уж ты копеечку! Одни билеты чего стоят…
— А вы не тратьтесь.
— Расчета нет… На Аляске тебя купцы признают. Распотрошат.
— Это правильно, — согласился Алексей.
— А здесь — только я… Уж я тебя кончу, — заверил Храмов. — Должен!
— Ну это как сказать, Тимофей Иванович.
— Вот тогда уж… — продолжал Храмов, — захочу — весь отель с потрохами куплю… Тут, брат, Америка!.. Во, гляди! — Он остановился возле уличного автомата, на котором был нарисован сияющий башмак. — Железная машина, безмозглая, а и та деньги уважает. Понимает что к чему! На тебе, держи!
Храмов опустил в прорезь монетку и поставил на ступеньку ногу. Автомат загудел, замигал лампочками, металлические захваты крепко зажали храмовский сапог. Потом заработали щетки.
Через минуту захваты разжались, и вспыхнуло табло — рука с поднятым вверх большим пальцем.
— Вот он где, социализм-то твой! — восхищенно промолвил Храмов и поставил на ступеньку другую ногу.
Алексей поглядел на щелкнувшие захваты, оглянулся по сторонам и, положив еще одну монетку в автомат, попятился.
— Э, э!.. — забеспокоился Храмов. — Не балуй!..
А Алексей, выхватив у него из кармана маузер, уже бежал прочь, вдоль мостовой.
Еще мгновение — и начальника Чукотки поглотила толпа.
— Отдай, гадюка!.. Отдай! — кричал Храмов, пытаясь высвободить ногу.
Но захваты держали крепко, щетки лихо летали по сапогу..
Пробежав несколько кварталов, Алексей свернул за угол и остановился.
Над широким стеклянным входом плыл макет океанского лайнера. Рекламный джентльмен в костюме «гольф» улыбаясь, махал с палубы рукой. Вокруг светились надписи на всех языках мира, в том числе и на русском.