От столицы не отставала и провинция, где преследования космополитов принимали порой еще более жесткие формы. По части драконовских методов расправы с интеллигенцией, в том числе и еврейской, пожалуй, лидировал Ленинград, где новое партийное руководство, и прежде всего первый секретарь горкома и обкома В. М. Андрианова, всеми силами стремилось восстановить в глазах Сталина престиж города, изрядно подорванный в результате набиравшего силу «ленинградского дела». Сокрушительный удар был прежде всего нанесен по Ленинградскому государственному университету, где в 1941–1948 гг. на посту ректора находился А. А. Вознесенский [274] . Был смещен декан исторического факультета молдаванин В. В. Мавродин. Его обвинили в том, что, являясь председателем ученого совета, он допустил присвоение ученых степеней В. Я. Голанту, Е. И. Вернадской, в диссертациях которых обнаружились «грубые политические ошибки». Кроме того, Мавродин зачислил на истфак в качестве преподавателей известного кинорежиссера Л. 3. Трауберга, которого позже в печати заклеймили как космополита, а также «не внушающих политического доверия» А. Н. Вищорчика и Б. Я. Рамма, покровительствовал «подвизавшемуся на истфаке троцкисту» Н. А. Корнатовскому. Все упомянутые ученые вкупе с еще большим числом неназванных здесь коллег были изгнаны потом из университета.
Значительно более трагическая судьба была уготована тем, кто потом оказался в «большом доме» на Литейном проспекте — в Управлении МГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области. В число арестованных профессоров Ленинградского университета попали историки М. А. Гуковский, Л. П. Петерсон, О. Л. Вайнштейн, ученик Е. В. Тарле доцент М. Б. Рабинович (арестован «за разглашение военной тайны в период Великой Отечественной войны»), заведующий кафедрой политэкономии В. В. Рейхардт, преподаватели его кафедры Я. С. Розенфельд (автор выпущенной в 1946 г. и потом раскритикованной книги «Промышленность США и война»), «троцкист» В. М. Штейн, издавший в 1948 г. «Очерки развития русской общественно-экономической мысли в XIX–XX вв.», «извращавшие марксистско-ленинское учение», и др. [275]
Из Киевского университета весной 1949 г. уволили историка, специалиста по новой и новейшей истории Англии Л. Е. Кертмана. С большим трудом ему удалось найти потом работу в Пермском университете.
Во многом из-за доноса бывшего студента Латвийского государственного университета в Риге А. Л. Витлина (крещеного еврея) в этом учебном заведении началось разбирательство по поводу так называемой еврейско-сионистской группы, в которую якобы входили некоторые преподаватели и студенты. Ее организаторами и наиболее активными членами были объявлены декан исторического факультета, автор «Хрестоматии для комвузов» (1930 г.) С. А. Дудель, доцент этого факультета Гурвич [276] , который вел «антисоветские разговоры о том, что антисемитизм в СССР насаждается сверху и его вдохновителями являются партийные и советские органы вплоть до ЦК ВКП(б) и Советского правительства», старший преподаватель новой истории Нисс, преподаватель истории средних веков Вейнберг и др. [277]
На последнем при жизни Сталина заседании Пленума ЦК КПСС, избранного в октябре 1952 г. XIX съездом КПСС, Сталин, как известно, в своей, как принято считать, «зажигательной» речи особенно резко критиковал именно Молотова и Микояна и не включил их в состав более узкого Бюро Президиума, осуществлявшего, как прежде Политбюро, оперативное руководство страной. Практически Молотов и Микоян были удалены от руководства партийными и государственными делами. Заседания этого пленума не стенографировались, и характер критики Сталиным Молотова и Микояна в последующем восстанавливался по воспоминаниям отдельных его участников. Большинство таких воспоминаний обращало внимание на критику Сталиным внешнеполитической линии Молотова, в которой отсутствовала необходимая СССР твердость позиций. Леонид Ефремов, впервые избранный в ЦК КПСС как секретарь обкома Курской области, в своих воспоминаниях обратил внимание и на «еврейский» вопрос в речи Сталина.
«Молотов — преданный нашему делу человек, — говорил Сталин. — Позови, и, я не сомневаюсь, он не колеблясь отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков… Чего стоит предложение Молотова передать Крым евреям? Это грубая политическая ошибка товарища Молотова… На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым…» [278]
Далеко не все члены ЦК КПСС понимали, о чем в данном случае идет речь. Участие Молотова в обсуждении этой проблемы Крыма относилось к периоду 1943–1944 гг. Проект еврейской автономии в Крыму обсуждался к тому же в очень узком кругу и в глубокой тайне. Он был отвергнут и в последующие годы забыт. Неожиданно, уже в конце 1948 г., этот проект был извлечен из архивов, но уже как главный аргумент в пользу существования заговора среди членов ЕАК и для обоснования начавшихся арестов.
Идея создания еврейской автономии на основе еврейских сельскохозяйственных коммун в малонаселенной северной части Крыма возникла еще в 20-е гг. Несколько еврейских коммун были тогда действительно организованы, и зарубежные сионистские организации частично субсидировали этот проект.
В 1923 г. сельскохозяйственные организации, которые считались сионистскими, начали ощущать притеснения со стороны властей. Но, не обращая внимание на искусственно создаваемые трудности финансового и административного характера, они продолжали развиваться. В конце 1922-го — начале 1923 г. был организован сельскохозяйственный кооператив-коммуна (кибуц) под названием «Тель-Хай», который объединил 106 человек, мечтавших подготовиться к совместной сельскохозяйственной работе в кибуцах на земле Палестины. Такая же коммуна была создана вблизи железнодорожной станции Холай (ныне — Азовское). Ее труженики занимались выращиванием винограда, овощей и других видов сельскохозяйственной продукции.