Тут зажёгся свет: его отпуск продлился всего десять минут, копы приближались к нему с обеих сторон.
Имя я впервые услышал где-то в 74 м или 75 м. Я тогда был в Москве, работая под прикрытием одной из нескольких хорошо задокументированных советских личностей. Мне приходилось прибывать в Москву и покидать её под множеством различных масок, и хочу сказать, что это были отличные времена — едва ли не лучшие в моей жизни. Мы знали, к чему идём и делали хорошее дело, переламывая экономику и демографию в нужном нам направлении, так что надежда и оптимизм наполняли нас. Кроме того, Вьетнаму довелось утихнуть без того, чтобы там погиб я или какой-нибудь из моих сыновей, за что я вечно ему признателен.
На нас давил Лэнгли, — или министерство обороны через Лэнгли, — чтобы мы добыли винтовку. Речь шла о новейшей советской полуавтоматической снайперской винтовке, которая носила с первого взгляда показное, мелодраматическое название «Драгунов». Звучало так, словно бы советская военщина прониклась голливудским духом и назвала винтовку «Драконом», но в действительности это было не так. Советская военная номенклатура названий включала в себя фамилию создателя, поэтому-то и стал знаменитым на весь мир сержант Калашников, а ещё ранее до него — товарищ Токарев, чей небольшой тупоносый пистолет забрал столь много жизней в подвалах Лубянки во время Великих Чисток тридцатых годов. Казалось абсурдным, что в мире огромных ракет, несущих ядерные заряды, могущих испепелить миллионы людей за минуту, все причастные к американской военной культуре лихорадочно пытались заполучить «Драгунова», однако без слов было ясно, что добывший чертежи либо рабочий экземпляр этой штуки будет награждён здоровенным пером в шляпу. Жалкие амбиции, теперь кажущиеся смешными.
Но Боб Ли Суэггер меня обогнал.
Можете себе такое имя представить? Скорее, звучало прозвищем, которое мог бы носить любой квотербек Оле Мисс, [251] пилот НАСКАР, [252] шеф полиции небольшого городишки или боец национальной гвардии [253] — сложи их всех вместе. Но в действительности он был комендор-сержантом корпуса морской пехоты Соединённых Штатов и в прошлом имел отношение к разведке. В своих ранних вьетнамских турах ему доводилось работать в одной из структур Агентства, называвшейся «Группа изучения и наблюдения» [254] . Дело было весьма опасное: состояло оно в том, чтобы возглавлять отряды местных сил, располагавшиеся недалеко от границы с Лаосом и выполнять задачи по перехвату путей снабжения северных вьетнамцев. [255] Боёв и перестрелок там хватало. Отряды комплектовались опытными старшими офицерами сержантского состава как из армейских спецподразделений, так и из морской пехоты, ведущими первоклассную войну в горах и болотах у лаосской границы
В своём третьем снайперском туре он и ухватил товарища Драгунова. Находясь на отдалённой боевой базе где-то в джунглях, он со своим наводчиком, морскими пехотинцами и командой Агентства, работавшими вместе, провернул штуку, в результате которой первый «Драгунов» попал в западные руки. [256] Эта винтовка сегодня находится в музее Агентства на первом этаже главного здания в Лэнгли. Перед тем, как она была выставлена на обозрение, я своими руками как следует испытал её в мастерской технического управления Лэнгли. Именно ту самую!
Двадцать его послевоенных лет были чертовски банальными. Конечно, прискорбно было видеть настолько одарённого человека столь страдающим, ну а что бы вы поделали? Люди с такими способностями в чёрной злобе часто оборачиваются против себя самих, как и поступил Бродяга Суэггер, и отчёты о том времени преисполнены меланхолии и страданий. Алкоголизм, деловые неудачи, проблемы с законом, автомобильные аварии, распавшийся брак — сплошная литания воззваний к Господу о ниспослании уничтожения, поскольку реальность слишком болезненна. Но, видимо, Господь был занят в те дни, а может быть, пощадил Суэггера в наказание настоящему грешнику вроде moi, [257] так что снайпер отступил в леса, где приобрёл трейлер и начал жизнь заново. Даже на фоне всех его заслуг с оружием это было его величайшим и храбрейшим достижением. Он принялся читать, интересуясь тем, что же породило Вьетнам и, более того, чем были вызваны его боль и страдания как от ужасного ранения, так и от потерь, которые он понёс: его первая вьетнамская жена и затем его наводчик. Суэггер, я пытался уберечь тебя от всего этого! Уже в 63 м году я знал, что ничем хорошим это не кончится и твоя история будет миллион раз написана кровью. Убей меня, если сможешь, чёрт бы тебя взял, Суэггер — но я совершил преступление века, чтобы спасти тебя! Помни, что ты должен любить меня, когда будешь нажимать на спуск — если уж до этого дойдёт.
В арканзасской ссылке, которую с ним делили лишь винтовки и собака, он прошёлся по истории вьетнамской войны, а вслед за этим — и по истории войн в целом, которая парадоксальным образом является историей цивилизации, образовывая себя в делах мира, которому он служил, но которого никогда не знал. Разум его самоочищался от ребяческих идей гордости, бравады и превосходства, становясь мудрее. Он перестал говорить и начал слушать, а стрельба, которой он постоянно занимался, вывела его первоклассный талант на невообразимый, запредельный уровень. Он снова подготовил себя к заданию, и оно, наконец, воспоследовало. Моё задание.
В 1993 году мне было шестьдесят три года, и я был убелённым сединами, старым серым кардиналом, которого любили мои младшие соратники, известным точностью советов, неисчерпаемой рациональностью — я так и не оставлял приверженности неокритицизму — и великолепными техническими возможностями, в основном в области планирования и финансирования тайных операций. В фольклоре агентства я был Мистером Тайной, всегда высоковостребованным. Хоть я и провёл много времени в России и организовал финансирование Ельцина, позволившее ему заместить Горбачёва (при этом ни он, ни кто-либо другой не догадывались, что я американец и уж ни в коем случае не мыслили меня американским агентом), тем не менее я также надзирал или консультировал проекты и в других сферах.
Так в мою жизнь вошёл Эль-Сальвадор. Богом проклятое место, куда я ни в жизнь не захотел бы вернуться. Оно напоминало мне Вьетнам, а еда — пусть и обильная и пряная — не шла в сравнение с мексиканской, с которой меня познакомил Алек.