– Вот об этом тебе совсем не стоит беспокоиться, – успокоил его Чайчай, похлопав по спине. – Ты сейчас среди друзей!
– А на что нам девчонка-то сдалась? – раздался чей-то голос сзади.
– Девочек обижать нельзя, – пророкотал еще чей-то голос. – Так мама говорила. Только плохие мальчишки обижают девочек…
– Банджо, тише ты!
– Но мама…
– Тс-с! Эрни совсем не обязательно знать о наших проблемах, – сказал Чайчай, не сводя глаз с возницы. – Правда, Эрни?
– А? Что? Да туговат я на ухо, – пробормотал Эрни, который в некоторых случаях умел соображать очень быстро. – И вижу плохо. Очень. А лиц вообще не помню. Плохая память? Ха! Да кому вы говорите! Вот иногда я разговариваю с людьми, как сейчас с вами, потом они сходят, а я ну ничегошеньки не помню. Ни сколько их было, ни что они несли, ни о какой-то там девчонке… – В голосе возницы начали прорываться истерически-визгливые нотки. – Ха! Я даже имя свое порой забываю, так вот!
– Но тебя ведь зовут Эрни, правильно? – спросил Чайчай и в очередной раз широко улыбнулся. – А, уже приехали. И похоже, здесь что-то происходит.
Откуда-то спереди донеслись звуки драки, потом мимо пробежали два тролля в масках, за которыми по пятам гнались трое стражников. На телегу никто даже внимания не обратил.
– Я слышал, банда Де Бриза собиралась сегодня брать сейф Пакли, – раздалось за спиной Эрни.
– Похоже, господин Браун не сможет к нам присоединиться, – сказал другой голос и хихикнул.
– Не уверен в этом, господин Белолиций. Совсем не уверен, – раздался еще один голос, на этот раз донесшийся со стороны фонтана. – Не примешь ли мой саквояж? Осторожнее, он тяжелый. – Голос был тонким и приятным. Обладатель подобного голоса, как правило, хранит деньги в бумажнике и тщательно пересчитывает сдачу, невольно подумал Эрни – и тут же постарался забыть о собственных измышлениях.
– Так, Эрни, едем дальше, – велел Чайчай. – Вокруг Университета.
Повозка тронулась, а тонкий и приятный голос произнес:
– Основное правило: берешь деньги и тихонечко удаляешься. Правда?
В ответ раздалось общее согласное бормотание.
– Такое нужно впитывать с молоком матери.
– Ну, ты-то многое впитал от своей мамочки, господин Белолиций.
– Не смей ничего говорить о нашей маме! – Голос был похож на маленькое землетрясение.
– Это же господин Браун, Банджо. Ну все, все, успокаивайся.
– Он не должен ничего говорить о нашей маме!
– Хорошо! Хорошо! Привет, Банджо… Где-то у меня была конфетка… Куда же она запропастилась? А, вот. На, кушай. О да, ваша маменька дело знала туго. Тихо войти, не торопиться, взять то, зачем пришла, и уйти по-умному. Не торчать на месте, не пересчитывать добычу и не твердить друг другу, какие умные и храбрые парни тут собрались…
– Абсолютно согласен, господин Браун. Судя по всему, дела у тебя идут хорошо.
Телега громыхая приближалась к противоположному концу площади.
– Неплохо, господин Кошачий Глаз, неплохо. Близится страшдество, а это всегда расходы. Приходится крутиться. Так о чем там я? Ах да. Хватать и бежать – о нет, это не для меня. Возьми немножко и тихо удались. И одевайся поприличнее. Вот мой девиз. Прилично одевайся и степенно удаляйся. Почти стихи получились. Только не бежать. Ни в коем случае. Бегущий человек всегда привлекает внимание, а стражники похожи на тех же собак. Они бегут за бегущим. Нет, уйди медленно, немножко выжди за углом, пока суматоха не уляжется, затем поворачивай и иди обратно. Это их ставит в тупик. Тебе даже дорогу уступают. «Добрый вечер, офицеры», – говоришь ты и направляешься домой пить чай.
– Понял, понял, главное тут – спокойствие. Если нервишек хватит. И ты выйдешь чистеньким из любого, ну, этого самого…
– Прежде всего, господин Персик, ты никуда не вляпаешься.
«Опытный волк учит щенят уличной жизни. Настоящий класс виден издалека», – подумал Эрни (и опять-таки приложил все усилия, чтобы немедленно забыть услышанное).
– Кстати, Банджо, что у тебя с губами?
– Он потерял зуб, господин Браун, – сказал кто-то и хихикнул.
– Потерял жуб, господин Браун, – громыхал Банджо.
– Следи за дорогой, Эрни, – напомнил сзади Чайчай. – Неприятности нам сейчас ни к чему…
Улица, проходящая рядом с громадой Незримого Университета, была пустынной. В этом районе были еще несколько улиц, но в окрестных домах никто не жил. И что-то случилось со звуком. Анк-Морпорк словно бы перенесся куда-то далеко-далеко, его вечный шум как будто остался за невидимой толстой стеной. Этого района Анк-Морпорка сторонились. Тут располагалась громада Незримого Университета, насквозь пропитавшаяся волшебством, вследствие чего весь район носил название Колдунного Квартала.
– Проклятые волшебники… – машинально пробормотал Эрни.
– Прошу прощения? – переспросил Чайчай.
– Мой прадедушка рассказывал, у нас тут когда-то был дом. Низкий уровень магии, безопасно для вашего здоровья! Черта с два! Самим-то волшебникам что? У них есть всякие защитные заклинания. Да и как уследишь за магией-то? Она ж постоянно утекает…
– Ну, насколько я знаю, в особо опасных случаях вывешивали предупреждения. До сих пор так бывает, – ответил ему кто-то сзади.
– Эти предупреждения только и годятся что на растопку. Предупреждения в Анк-Морпорке? Ха! – фыркнул еще кто-то.
– Они ж там постоянно… – продолжал Эрни. – Раскопают какое-нибудь старое заклинание – и ну его испытывать. Что оно делает? Взрывает? Превращает? Морковку выращивает? Или все вместе? Одним богам ведомо, что получится. Прадедушка рассказывал: проснешься утром, а у тебя чердак с подвалом местами поменялись. Причем это было еще не самое страшное, – мрачно закончил он.
– Во-во, а я слышал, бывало такое: идешь по улице и вдруг видишь… ты идешь навстречу! – поддержали его сзади. – Или проснулся утром, на улицу выглянул, а солнце уже заходит: снова спать пора…
– Собака часто таскала в дом всякую гадость, – словоохотливо сообщил Эрни. – Прадедушка говорил: вся семья сразу сигала за диван, если собака являлась с чем-нибудь этаким в зубах. Что угодно могла притащить: сломанную волшебную палочку, из которой зеленый дым валит, или какую-нибудь остывшую шаровую молнию, которая вдруг как зашипит… А если кошка начинала с чем-нибудь играть, уверяю вас, лучше было не рассматривать, с чем она там играет.
Эрни сердито подернул поводья, почти позабыв о своем нынешнем крайне затруднительном положении, – так захватила его передававшаяся из поколения в поколение классовая ненависть.
– И что нам говорят, спрашивается? Старые книги с заклинаниями и всякие отслужившие свое волшебные штуковины глубоко зарываются, а заклинания перерабатываются… Ага, только как-то мало в этом утешения, когда твоя картошка начинает гулять по полю. Мой прадедушка однажды отправился к самому главному волшебнику жаловаться, и знаете, что ему там заявили? – Эрни откашлялся и заговорил приглушенным гнусавым голоском, которым, по его мнению, говорили все образованные люди: – «Ну да, сейчас возможны временные неудобства, но вы загляните лет этак через пятьдесят тысяч…» Проклятые волшебники!