Для отвлекающего удара майор решил выделить роту Иванова, имевшую четыре из десяти батальонных «тридцатьчетверок». Наконец, все вопросы были решены. Напоследок комбат попросил Тихомирова отпустить Чекменева с ним. Шелепин хотел сам проверить болото, через которое им предстояло наступать завтра. Тихомиров согласился, и танкисты в сопровождении разведчика вернулись в расположение батальона. Здесь комиссар и комбат заспорили. Майор желая непременно провести разведку лично, Беляков же считал, что это мало того, что неприлично комбату, но и просто опасно. Случайная стычка или выпущенная наугад пулеметная очередь могли обезглавить батальон перед боем. Шелепин попытался сослаться на пример командира разведбата, но комиссар поднял его на смех, попросив не сравнивать молодого спортивного капитана и начавшего полнеть майора средних лет. Не дав товарищу опомниться, Беляков начал критиковать план операции, в частности — идею удара через болото. На вопрос, почему он молчал в штабе, комиссар ответил, что ожидал, когда выскажется комбат, но так и не дождался.
В разгар спора по просеке пришел танк Петрова, и комроты-1 подошел к спорящим командирам, чтобы доложить о себе. Обрадованный комбат сказал комиссару, что уж молодой старший лейтенант как-нибудь угонится за Чекменевым, и коротко объяснил ротному ситуацию. Петров должен был отправиться на болото вместе с разведчиками и убедиться, что оно действительно высохло и танки не сядут на днище. Командир разведбата уже вернулся в сопровождении пяти бойцов. Двое, в том числе сам капитан, были вооружены ППД, остальные имели только револьверы и гранаты. Петров снял комбинезон и надел вместо танкошлема порядком засаленную пилотку. Чекменев покачал головой и спросил, есть ли у него обычная гимнастерка. Петров, как и комиссар, бережно сохранял отмененную в 1940-м серую танкистскую повседневную форму, он считал, что это отличие заслуженно выделяет танкистов из общей массы красноармейцев и командиров. После ранения галифе пришли в негодность, но старший лейтенант сохранил и продолжал носить застиранную серую гимнастерку. Естественно, такой цвет вряд ли способствовал маскировке Чекменев вздохнул, и один из его бойцов принес старую, но чистую гимнастерку когда-то защитного света. Старшего лейтенанта несколько смутило, что в разведку ему придется идти с петлицами красноармейца, но командир разведбата успокоил его, сказав, что он должен будет оставить документы, медаль и все, что могло содержать какую-то информацию о нем.
Петров понемногу начал осознавать, насколько серьезно предстоящее задание. Бои на Украине приучили его к смерти, но то была смерть на миру, в боевых порядках своего батальона. Теперь же он может не просто погибнуть, а, вполне возможно, просто исчезнуть для своих товарищей и родных. И домой придет не горькая, но честная похоронка, а страшное: «пропал без вести». На вопрос комиссара, почему они так легко вооружены, Чекменев пожал плечами и сказал, что они идут в разведку, а не в атаку. С винтовкой же ползать по кустам неудобно, да и вообще, если группа нашумела, задание можно считать проваленным, и думать нужно не о том, как снайперски подстрелить врага, а о том, как отступить без потерь. Такой подход несколько успокоил Петрова. Придирчиво осмотрев старшего лейтенанта, капитан кивнул, и разведчики вместе с танкистом направились к опушке леса. Оставалось только ждать. Был уже шестой час вечера, и комбат надеялся, что разведка вернется прежде, чем стемнеет настолько, что движение танков будет серьезно затруднено.
Шелепин собрал командиров рот и взводов и изложил боевую задачу, затем отправился на наблюдательный пункт одного из батальонов 732-го полка и долго осматривал в бинокль опушку леса, занятого немцами, и болотину, перерезанную тремя канавами. Где-то там, в высокой траве, ползали сейчас разведчики и комроты-1. Оставалось надеяться, что они не напорются на немцев. В полседьмого комбат вернулся в расположение батальона. Танкисты, пользуясь моментом, отдыхали после марша, Петров все еще не вернулся, и Шелепин решил проведать его экипаж. У «тридцатьчетверки» командира первой роты он нашел комиссара, Беляков и танкисты о чем-то говорили, потом Симаков полез в танк и достал довольно увесистый сверток.
— Что тут у вас? — спросил комбат.
— Ну, в общем, — задумчиво начал комиссар, — насчет плевков в рожу ты почти пророком оказался. Давай, Симаков.
Наводчик сжато пересказал разговор с колхозницей и развернул полотенце. Внутри оказалось полтора каравая хлеба, увесистый шмат копченого свиного сала и десяток вареных яиц. Танкисты молча смотрели на продукты, наконец, комбат взял сало, понюхал и положил обратно.
— С полкило будет. И что вы собираетесь с этим делать? Командира ждете?
Экипаж переглянулся, Безуглый кивнул, и Симаков медленно завернул продукты в полотенце.
— Если честно, товарищ майор, — тихо сказал наводчик. — Нам такой кусок теперь в горло не полезет. Даже не знаем, куда это деть.
— В самом деле, — пробормотал комбат. — Я бы тоже после такого есть не смог.
— Дайте-ка мне, — Беляков взял сверток. — И соберите экипажи.
— Ты что это задумал? — удивился Шелепин.
— Буду заниматься своими прямыми обязанностями, — усмехнулся комиссар. — Политинформацию проведу…
* * *
Петров вернулся в полвосьмого, грязный, вымотавшийся, но довольный. Вместе с ним пришел Чекменев.
— Ну, рассказывайте, — с ходу сказал комбат.
— Сухо там, товарищ майор, — ответил старший лейтенант. — Я, конечно, не все обползал, но уверен — можно там идти. Шомпол втыкал — весь сухой, в низине даже копать пробовал. Вся вода в канавы ушла.
— Значит, танки пройдут? — спросил подошедший Беляков.
К разговору потянулись командиры взводов и машин.
— «Тридцатьчетверки» и КВ — точно. Т-26 — не знаю. Там кое-где кочки здоровые — сантиметров сорок высотой. Очень плотные, как бы гусеницы не слетели.
— Ничего, пойдут по нашим следам, — подытожил комбат. — Ладно, идите, переоденьтесь, и я с вами кратенько еще поговорю.
Петров козырнул и отправился к своему танку. Экипаж, не скрывая радости по поводу благополучного возвращения командира, немедленно окружил старшего лейтенанта отеческим вниманием и заботой. Пока Безуглый и Симаков поливали командиру из ведер, водитель опять притащил чистую тряпку, исполнявшую роль полотенца, и почтительно ждал в стороне. Наконец умытый, кое-как почистившийся и переодетый в свою гимнастерку, командир роты уселся на моторное отделение и, прислонившись спиной к башне, выразил готовность что-нибудь съесть после трудов праведных. Батальон был поставлен на довольствие к разведчикам, так что танкистам доставили кашу и хлеб. Каша, естественно, давно остыла, но Петров умял ее с жадностью. Когда он отложил в сторону котелок, Симаков торжественно подал ему крышку, в которой лежал маленький кусочек хлеба, тоненький ломтик сала и совершенно микроскопический ломтик яйца.
— Так. Это, как я понимаю, шефская помощь от благодарных тружеников села? — спросил озадаченный старший лейтенант. — А где остальное — сожрали уже?