Брезент, заменяющий дверь, откинулся в сторону, и в блиндаж спустился невысокий, плотный человек в грязной гимнастерке без знаков различия, на поясе у человека висел нож, на плече — ППД. Человек встал по стойке «смирно» и вскинул руку к пилотке:
— Товарищ полковник, разрешите доложить…
— Конечно, разрешаю, — прервал его Тихомиров. — Ты же мои глаза и уши, Чекменев. Кого на этот раз притащил?
Командир разведбата выдохнул и, подойдя к столу, стащил с головы пилотку.
— Извините, товарищ полковник, языка взять не удалось. Так окопались, сволочи, не подобраться, напугали мы их, похоже.
— Ясно. — Если комдив и был разочарован, он ничем это не выдал. — Тогда докладывай, что видели?
Чекменев взял лежащий на карте карандаш и принялся показывать:
— Противник перебрасывает подкрепления к Валкам. На лесной дороге наблюдалось оживленное движение, в сторону деревни проследовало около сорока автомобилей с солдатами, две четырехорудийные батареи противотанковых орудий, — он посмотрел на танкистов. — Хочу отметить, что орудия более мощные, чем те, с которыми мы имели дело вчера, длинноствольные, я определил калибр как сорок семь — пятьдесят миллиметров.
— Значит, они оголили какой-то участок, — подумал вслух начштаба. — Больше этим силам взяться неоткуда, мы их изрядно потрепали…
— Простите, товарищ майор, — возразил Чекменев. — Но я не думаю, что эти подкрепления из состава двадцать первой пехотной дивизии. Во-первых, за все время, что мы за ними следим, мы ни разу не видели, чтобы немцы перевозили пехоту на грузовиках. Кроме того, у этих автомобилей помимо номеров и прочего на крыле был вот такой знак.
Он положил на стол мятый листок бумаги с рисунком и продолжил:
— Машины противостоящей нам дивизии подобной символики не несли. Я уверен, это свежие силы.
— Час от часу не легче, — в сердцах бросил Тихомиров. — Ладно, примем к сведению. Похоже, они считают, что, не сумев взять Ребятино, мы перенесем давление на Валки.
— Между прочим, — тихо сказал начштаба, — именно это я и собирался предложить.
— Остается только радоваться, что у нас так хорошо поставлена разведка, — кивнул комдив. — Придется вернуться к тому, что предлагает 732-й. Хотя мне эти ночные похождения кажутся авантюрой. Ладно, что у нас с танками?
Все обернулись к танкистам. Петров вдруг четко осознал, что, не считая телефонистов и радиста, он здесь самый младший по званию. Это прибавило старшему лейтенанту какой-то странной уверенности.
— Старший лейтенант Петров, временно исполняющий обязанности командира батальона, — представился он. — На данный момент в батальоне насчитывается семь машин, еще одна будет к ночи ограниченно годна. Также в ремонте находятся два танка, готовность — через день-два.
— Если не ошибаюсь, — спросил комиссар Васильев, — в дивизию вы прибыли с двумя десятками машин?
— Так точно, — мрачно ответил Петров. — Остальные уничтожены или нуждаются в заводском ремонте.
— Понятно, — крякнул Тихомиров. — Что-нибудь удалось выяснить относительно гибели танков, поддерживавших 717-й полк?
Петров кивнул.
— Судя по характеру повреждений, они подбиты зенитным орудием. Я видел такое во время боев под Бродами. Стреляли с опушки леса, я не имел возможности поговорить с кем-нибудь из 717-го, но, похоже, все кончилось очень быстро, — он запнулся, подбирая слова. — В связи с этим я бы хотел, чтобы, планируя наши действия на завтра, вы учитывали это обстоятельство. На открытом месте мы становимся уязвимы, а от зенитки наша броня уже не спасет.
Тихомиров побарабанил пальцами по столу.
— К сожалению, товарищ старший лейтенант, после Ребятина, как я уже сказал, идет как раз открытое пространство. Ладно, проработаем это позднее. Пока все свободны, — жду вас через два часа. Чекменев, останьтесь.
Когда командиры шли к выходу, комдив окликнул Петрова:
— Товарищ старший лейтенант, на секунду. И вы задержитесь, товарищ батальонный комиссар.
Танкисты повернулись, полковник подошел к ним и тихо сказал:
— Я звонил в медсанбат. Юрино состояние тяжелое, но достаточно стабильное. Через полтора часа будет санитарный самолет, перебросим его во фронтовой госпиталь. Если… Если он перенесет транспортировку — будет жить. Все, теперь свободны.
Петров молча отдал честь, развернулся и вышел, Беляков шагнул к комдиву и крепко пожал его руку. Затем, щелкнув каблуками, вскинул руку к танкошлему и последовал за молодым комбатом. Тихомиров покачал головой и повернулся к оставшимся.
— Значит, так, капитан, — обратился он к Чекменеву. — В Ребятине мы застряли прочно. Комбат второго батальона 732-го полка капитан Асланишвили предлагает ночную атаку и просит, чтобы ты оказал содействие. Знаю, что ты с ног валишься, но надо. Поедешь сейчас со мной.
— Товарищ полковник, — запротестовал начштаба, — нечего вам на передовой делать!
— Ну, это уж не тебе решать, — полковник решительно нахлобучил фуражку.
— Фуражку снимите, товарищ полковник, — тихо сказал Чекменев. — У немцев снайперы действуют, вы и так выделяетесь, а с этим блином вообще мишенью будете.
Комдив выругался и, подойдя к Алексееву, снял с того пилотку, сунув обалдевшему начштаба фуражку.
— На, пусть она у тебя на голове умных мыслей наберется. Товарищ комиссар, — повернулся он к Васильеву. — Вы тоже собирайтесь, там какое-то ЧП в батальонах, кажется, комиссар второго угрожал кому-то расстрелом. Это ваше хозяйство, так что уж будьте добры, приведите его в порядок.
Все трое вышли из блиндажа, оставив майора вертеть в руках комдивскую фуражку.
* * *
Настроение у капитана Асланишвили было хуже некуда. Мало того, что не взяли деревню, мало того, что комдив забраковал его идею ночной атаки, так тут еще эта выходка комиссара. Он покосился в сторону — Гольдберг уселся в углу, положив автомат на колени, и угрюмо смотрел перед собой. Комбат-2 отвернулся. Ему, в общем, нравились прямота и бескомпромиссность комиссара, однако сейчас он зашел слишком далеко, но как сказать об этом — капитан не знал. Он снова вздохнул — словно мало ему немцев, что засели в домах в каких-то ста метрах отсюда. Гитлеровцы держали батальон в постоянном напряжении, обстреливая наспех вырытые между избами окопы из минометов. Время от времени вспыхивали короткие перестрелки. Асланишвили поглядел вверх. Крышу дома снесло снарядом, и капитан мог смотреть на вечернее небо, не выходя из избы. Еще два часа — и станет совсем темно, принимать решение следовало сейчас, но штаб дивизии молчал. Внезапно за окном раздался какой-то шум, дверь, висевшая на одной петле, распахнулась, и в избу, пригнувшись, вошел высокий грузный человек с ворошиловскими усиками. В петлицах у человека было по четыре шпалы, и комбат, из-за пилотки не сразу узнавший Тихомирова, встал по стойке «смирно». Вслед за полковником вошли командир полка, комиссар дивизии Васильев и командир разведбата Чекменев. Бросив косой взгляд на вытянувшегося в своем углу Гольдберга, комдив подошел к капитану и коротко бросил: