Она склонилась к Маграт и что-то прошептала ей на ушко.
– Но мы ведь не можем быть уверены в этом, – возразила Маграт.
– Ты знаешь, как мыслит матушка, – пожала плечами нянюшка. – Первым делом она позаботилась бы о ребенке, – громко добавила она. – Герр Игорь, запрягай!
– Йа, фрау мафтер, – смиренно ответил Игорь.
– Мне показалось или ты только что пнул мое ведро?
– Найн, фрау мафтер, профто я чувфтвовайт фебя гут, когда приказывайт четливый, твердый, приказной голоф, – откликнулся Игорь, ковыляя за упряжью. – Никакой «пожалуйфта», никакой «бывайт любезным»! Игорь должен знайт, как фтояйт.
– Немного кривобоко? – уточнила Маграт.
– Фтарый хозяин драит меня каждый день! [12] – с гордостью заявил Игорь.
– И тебе это нравилось?
– Конечно найн! Но так положеновайт. Он бывайт нафтоящий арифтократ. Я не дофтоин даже лизайт его фапоги…
– Но все равно лизал? – спросила нянюшка.
Игорь кивнул.
– Каждый морген. Придавайт приятный блефк.
– Хорошо, тогда помоги нам выбраться отсюда, и я позабочусь о том, чтобы всю оставшуюся жизнь тебя пороли надушенными шнурками, – посулила нянюшка.
– Большой данке, но я вфе равно хотейт уезжать отфюда, – сказал Игорь, затягивая сбрую на лошади. – Они мне вфе надоедайт! Они нехорошо пофтупайт! Позоряйт вефь наш вид!
Нянюшка вытерла лицо.
– Мне всегда нравились люди, которые высказывают свое мнение честно и напрямоту, – кивнула она. – И я всегда готова протянуть им полотенце помощи… Я сказала, полотенце? Руку, конечно руку.
– Неужели ты ему доверяешь? – спросила Маграт.
– Уж я-то в людях разбираюсь, – прошептала нянюшка. – Кроме того, на человека, у которого вся голова шита-перешита, всегда можно положиться.
– Валляй, валляй, валляй!
– Всех порвать!
– Верзуны!
Из-за дерева осторожно выглянула лисица.
По лесу, под проливным дождем, с безумной скоростью двигался человек, причем в лежачем положении. На нем был ночной колпак, кисточка которого волочилась по земле.
Когда лисица поняла, что происходит, было уже слишком поздно. Из-под мужчины выскочила крошечная синяя фигурка и приземлилась лисице прямо на нос, нанеся меткий удар между глаз.
– Видакс-фигакс? Рыло бац, лапыс дрыгс!
Нак-мак-Фигль спрыгнул на землю с лишившейся чувств лисицы, схватил ее за хвост и, победоносно размахивая другой рукой, помчался догонять остальных.
– Обхой! Обхой! Жракс-обожракс круглу нахт!
Они выдвинули кровать на середину комнаты. Агнесса и Овес сидели по обе стороны и слушали, как Ходжесааргх кормит своих птиц. Иногда раздавался звон кормушки, а иногда – приглушенный вопль, после чего сокольничий некоторое время извлекал из собственного носа клюв очередного питомца.
– Что-что? – переспросила Агнесса.
– Прошу прощения?
– Мне показалось, ты что-то шептал.
– Я читал… э-э… короткую молитву, – откликнулся Овес.
– А это поможет?
– Э… Мне помогает. Пророк Брута говорил, что Ом помогает тем, кто помогает друг другу.
– А он помогает?
– Честно говоря, на сей счет существует несколько мнений.
– И сколько именно?
– Около ста шестидесяти – со времен Раскола Двадцать Третьего Февраля, 10.30 Утра. Тогда воссоединенные свободные хелониане (пупсторонний синод) откололись от воссоединенных свободных хелониан (краесторонний синод). Раскол был довольно серьезным.
– Что, даже кровь пролилась? – спросила Агнесса.
На самом деле это ее мало интересовало, зато отвлекало от мыслей о том, что за существо вот-вот очнется на этой кровати.
– Да нет, завязался кулачный бой, и на одного из дьяконов пролили чернила.
– Довольно серьезно, насколько я могу судить.
– Кое-кому выдрали бороды.
– Ничего себе. «Сект-маньяки», – сказала Пердита.
– Ты надо мной смеешься, – с серьезным видом промолвил Овес.
– Ну, это звучит несколько… тривиально. Вы всегда спорите?
– Пророк Брута завещал: «Да будет десять тысяч голосов», – пояснил священнослужитель. – Иногда мне кажется, что он имел в виду, мол, лучше спорить между собой, чем казнить неверующих огнем и мечом. Все так сложно. – Он вздохнул. – К Ому ведут сотни путей. К сожалению, мне иногда кажется, что на большинстве из них кто-то разложил грабли. Вампир был прав. Мы утратили свой огонь…
– Но вы жгли на нем людей!
– Знаю… знаю…
Краем глаза Агнесса заметила движение. Пар поднимался от одеяла, которым они укрыли матушку Ветровоск. Глаза матушки вдруг открылись и стали бешено вращаться. Ее губы зашевелились.
– Ну, матушка, как ты себя чувствуешь? – бодро осведомился всемогучий Овес.
– Ее укусил вампир! Что за дурацкие вопросы ты задаешь? – прошипела Агнесса.
У матушки задергалась рука. Она открыла рот, ее связанное тело выгнулось дугой, потом снова обмякло.
Агнесса прикоснулась ко лбу матушки и резко отдернула руку.
– Она вся горит! Ходжесааргх! Принеси воды.
– Уже иду, госпожа!
– О нет… – прошептал Овес и показал на веревки.
Они развязывались сами, крадучись скользили друг по другу, будто змеи. Матушка то ли свалилась, то ли скатилась с кровати и упала на четвереньки. Агнесса бросилась, чтобы поднять ее, но заработала удар локтем, от которого отлетела к стене.
Старая ведьма открыла дверь и выползла под дождь. Когда первые капли упали на нее, она остановилась, тяжело дыша. Агнесса готова была поклясться, что некоторые из дождевых капелек зашипели.
У матушки расползлись в стороны руки, она рухнула в лужу, но тут же попыталась встать.
Сине-зеленый свет струился в открытую дверь конюшни. Агнесса заглянула туда и увидела Ходжесааргха. Он смотрел на банку из-под варенья, где горел белый свет, окруженный бледно-голубым ореолом, который пульсировал, распространяясь далеко за пределы банки.
– Что это?
– Это мое перо феникса, госпожа! Оно выжигает воздух!
На улице Овсу удалось поднять матушку на ноги и даже заставить опереться на его плечо.
– Она что-то произнесла, – сообщил он. – Я не разобрал, что именно.