Есть еще несколько идей, и я собираюсь убедить народ, чтобы он заставил конгресс эти идеи воплотить. Я всегда рассказываю, что в мое время в Голливуде, если вы не умели петь или танцевать, то путь вам был только в ораторы на обедах. Я не умел ни петь, ни танцевать. (Смех.) Поэтому мне пришло в голову, что я стану постоянно выступать, рассказывая людям о том, что сам не успел сделать на посту президента, чтобы они добились этого от конгресса.
Вопрос. Г-н президент, я слышала, что сюда приехала группа американских индейцев, которые не могли встретиться с вами в Соединенных Штатах. Если вам не удастся встретиться с ними здесь, сумеете ли вы исправить это и встретиться с ними в Соединенных Штатах?
Президент. А я и не знал, что они хотели со мной встретиться. Раз они приехали… (Смех.) что ж, я очень буду рад увидеться с ними…
Позвольте мне рассказать вам немного об американских индейцах. Мы отвели миллионы акров земли под то, что называется резервациями. С самого начала они заявили властям, что хотят сохранить свой образ жизни и жить так же, как они веками жили в пустынях и на равнинах. Мы создали эти резервации, чтобы они могли удовлетворить свое желание, организовали Бюро по делам индейцев, которое помогало бы заботиться о них. В то же время мы обеспечили им образование, открыли в резервациях школы. Они могут свободно покидать резервации и жить как все граждане, многие так и поступают. Некоторые, однако, предпочитают жить по традиции. Мы сделали все, что могли, чтобы удовлетворить их желания и дать им возможность жить так, как они хотят. Быть может, мы совершили ошибку. Быть может, нам не следовало потакать им в этом стремлении жить столь примитивной жизнью. Быть может, нам следовало сказать: нет, живите вместе с нами, будьте такими же гражданами, как все. Я уже сказал, что многие из них весьма неплохо живут как обычные граждане.
Я всегда с удовольствием встречусь с ними, чтобы поговорить, выслушать их жалобы, узнать, какой, по их представлениям, должна быть их жизнь. Вам будет странно это слышать, но многие из них очень богаты, потому что некоторые их резервации буквально плавают на нефти, и можно хорошо заработать, добывая ее. Я не знаю, на что им жаловаться.
Вопрос. Господин президент, со вчерашнего вечера меня очень интересует вопрос, почему вы пригласили и принимали вчера отказников и диссидентов? И второй вопрос. Каково ваше впечатление от советских людей? Среди тех диссидентов, которых вы пригласили, был один человек, сотрудничавший с фашистами, он был фашистским полицаем.
Президент. Об этом я что-то не знал. Может быть, мы не имели полной информации. Но вы должны понять, что в Америку люди попадали отовсюду. Недавно я получил от одного человека письмо, которое привлекло мое внимание. Он писал, что можно жить во Франции, но французом не станешь, можно жить в Германии, но немцем не станешь, или турком или греком, да кем угодно. Но, пишет он, каждый, из любого конца света, может приехать в Америку и стать американцем.
Вы должны понять, что наш народ состоит из представителей всех рас, народностей и национальностей мира. И поэтому, если американцы думают, что к кому-то плохо или несправедливо относятся в другой стране, они вмешиваются, потому что чувствуют близость к той стране, потому что там их корни. В Америке, когда люди знакомятся, они рассказывают друг другу о своем происхождении. Если меня, к примеру, спросят, я отвечаю: ирландец, англичанин и шотландец – англичанин и шотландец по матери, ирландец – по отцу. И у всех так.
К примеру, если вы женитесь, вы же не перестаете любить мать. Так и американцы – не перестают ощущать близости к той стране, откуда родом их родители или родители их родителей, или даже более далекие предки. Они поддерживают эти связи. С чем я приехал в Москву для передачи Генеральному секретарю – кстати, он с большим пониманием отнесся к моей просьбе, – так это списки имен, которые мне дали в Америке родственники и друзья, которые знают или думают, что к их родственникам или друзьям плохо или несправедливо относятся, и они хотели бы, чтобы тем разрешили уехать в Америку. Есть там и разлученные семьи.
Я встретил одного человека позавчера, своего ровесника. Он гражданин Америки. Родители его русские, переехали в Америку в начале века. Он родился в 1911 году. Затем семья возвратилась в Россию. У него есть взрослый сын. Теперь они хотят вернуться в Америку, но им отказывают на том основании, что сын женат на русской, а ее не хотят выпускать. Вся семья отказалась оставлять ее здесь. Она член семьи. Мне об этом рассказали лично, и я пошел с этим к Генеральному секретарю, и, должен заметить, он весьма охотно соглашается помочь в решении таких дел.
Нет, я не обвиняю вас, я обвиняю бюрократию. У нас тоже такие вещи случаются. Когда-нибудь должен найтись человек, который схватит бюрократию за глотку, потрясет и скажет: прекрати! Вот такие случаи и такие имена я привез. В списках этих – имена, которые мне сообщили лично родственники или близкие друзья и приятели. (Аплодисменты.)
Спасибо большое. Вы очень добры. Спасибо еще раз. Я надеюсь, что правильно ответил на все вопросы.
Сограждане американцы!
В 34-й и последний раз я обращаюсь к вам из Овального кабинета. Мы провели с вами 8 лет, и скоро настанет время уходить. Но прежде я хотел бы с вами поделиться своими мыслями, часть из которых я долгое время хранил при себе.
В моей жизни я был удостоен большой чести быть вашим президентом. За последние недели я получил много благодарностей от вас, но и вам хочу передать свою благодарность. Мы с Нэнси очень признательны вам за возможность, которую вы нам предоставили, за возможность служить вам.
Одна из характерных черт работы президента состоит в том, что ты чувствуешь себя немного оторванным от окружающих. Очень много времени уходит на переезды в машине, которой управляет кто-то другой. Через затемненное стекло видны люди: вот родители подняли ребенка, вот кто-то махнул рукой – а ты замечаешь это слишком поздно, чтобы помахать в ответ. И очень часто мне хотелось остановить машину и пожать протянутые руки. Ну что ж, может, мне отчасти удастся сделать это сегодня.
Люди спрашивают меня, что я думаю о том времени, когда мне придется оставить свой пост. Что я могу сказать, расставание – это печаль со сладким привкусом. Сладкий привкус остался от Калифорнии, где ранчо и свобода, а печаль – от того, что надо прощаться со всем, к чему привык, и покидать этот красивый дом.
Вы, конечно, знаете, что если пройти сквозь этот зал и подняться по ступенькам, то можно попасть в ту часть дома, в которой живет президент и его семья. Там есть несколько окон, у которых я любил стоять ранним утром и смотреть на окружающую Белый дом территорию, на памятник Вашингтону, стоящий в отдалении, и еще дальше – на мол и мемориал Джефферсона.
По утрам, когда влажность не так высока, за мемориалом Джефферсона можно увидеть Потомак и берег штата Вирджиния. Кто-то сказал, что именно в этом направлении смотрел Линкольн, когда увидел дым начинающегося сражения при Балран. У меня же была прозаическая картина: травка на берегах, поток машин, люди, спешащие на работу, и время от времени маленький пароходик на реке.