— Посредник между?..
— Между мистером Эдвардом и полковником Карповым в ситуациях, когда Карпов не мог или не желал присутствовать лично.
— В качестве адвоката Карпова?
— В качестве его… — она запнулась, — его агента. Полномочия Анатолия выходили за рамки законности.
— И даже противозаконности, — продолжил Брю, но его остроумие не оценили по достоинству, и он привычно закружил по комнате. — Вы можете мне сказать, не заглядывая в сейф, в грубом приближении и не для публикации, какая часть лихтенштейнского фонда находится под контролем этого Карпова?
— Каждый владелец липицанского счета получал акции пропорционально вложенным им средствам.
— Догадываюсь.
— Если в какой-то момент владелец банковского счета увеличивал вложения, количество его акций возрастало.
— Разумно.
— Полковник Карпов был одним из первых и самых богатых Липицанов. Ваш батюшка называл его отцом-основателем. За четыре года его капитал увеличился в девять раз.
— За счет его личных вложений?
— За счет кредитных поступлений. Сам ли он переводил эти деньги или это делали другие от его имени, оставалось неизвестным. После принятия к расчету кредитовые авизо уничтожали.
— Вы?
— Ваш отец.
— А как насчет наличности? Банкноты в чемодане не заносили? Как в старые добрые времена?
— При мне — нет.
— А в ваше отсутствие?
— Время от времени на счет вносили наличные суммы.
— Лично Карпов?
— Полагаю, что да.
— Третьи лица тоже?
— Возможно.
— Например, Анатолий?
— От сигнатариев не требовалось себя идентифицировать. Деньги передавались через конторку, из рук в руки, с указанием номера счета бенефициара, и выдавалась расписка на имя, названное вкладчиком.
Брю совершил еще круг по комнате в раздумьях над употреблением пассивного залога.
— И когда же, по-вашему, последний раз приходили деньги на данный счет?
— Насколько я могу судить, поступления приходят по сей день.
— По сей день, буквально? Или до недавнего времени?
— Это, мистер Томми, выходит за рамки моих обязанностей.
Не говоря уже о вашем желании, подумал Брю.
— И во что примерно оценивался лихтенштейнский фонд к моменту нашего отъезда из Вены? До того как акционеры забрали свои паи?
— К моменту нашего отъезда из Вены там оставался только один акционер, мистер Томми. Остальные сами собой отпали.
— Да? И как же такое могло случиться?
— Не знаю, мистер Томми. Я так понимаю, остальные Липицаны либо были перекуплены Карповым, либо исчезли в силу естественных причин.
— Или противоестественных?
— Это все, что я могу сказать, мистер Томми.
— Дайте мне приблизительную цифру. По памяти, — потребовал Брю.
— Я не могу говорить за нашего менеджера, мистер Томми. Это не входит в мою компетенцию.
— Мне позвонила некая фрау Рихтер, — сообщил Брю тоном человека, расставляющего точки над «i». — Адвокат. Я полагаю, ее послание не прошло мимо вашего внимания, когда вы прослушивали все записи за выходные дни на моем автоответчике сегодня утром.
— Вы правы, мистер Томми.
— Она хотела задать мне несколько вопросов касательно одного своего… и, предположительно, нашего клиента. Несколько нелицеприятных вопросов.
— Я так и поняла, мистер Томми.
Он уже принял решение. Она заупрямилась. Сказывается возраст. В отношении же Липицанов она всегда проявляла упрямство. Но он превратит ее в союзницу, расскажет ей все, как есть, и перетянет на свою сторону. Чье же еще доверие ему завоевывать, если не фрау Элленбергер?
— Фрау Элли.
— Мистер Томми?
— Сдается мне, нам надо бы поговорить по душам про… чулочки и туфельки…
Он улыбнулся и замолчал в ожидании одной из ее любимых цитат из Льюиса Кэрролла, но так и не дождался.
— Вот мое предложение. — Он сказал это так, словно только что ему пришла в голову блестящая мысль. — Ваш замечательный венский кофе с пасхальными бисквитами вашей матушки и две чашки. А пока работает кофеварка, скажите секретарше, что у нас совещание.
Но задуманный им тет-а-тет не получился. Фрау Элленбергер принесла кофе — хотя на его приготовление ушло неоправданно много времени — и была сама любезность. Она улыбалась на шутки, и пасхальные бисквиты ее матушки были выше всяческих похвал. Но когда Брю попытался втянуть ее в разговор о полковнике Карпове, она встала и, глядя перед собой, как ребенок на школьном концерте, сделала официальное заявление:
— Господин Брю, с сожалением должна вам сообщить, что липицанские счета не соответствуют нормам закона. С учетом моего скромного статуса в то время, а также обязательств, данных вашему покойному отцу, я не вправе дальше обсуждать с вами эти вопросы.
— Конечно, конечно, — с легкостью согласился Брю, гордившийся своим умением выпутываться из затруднительных ситуаций. — Понимаю и принимаю, фрау Элли. Банк благодарит вас за безупречное выполнение своих обязанностей.
Он проводил ее до дверей, неся поднос с кофейным сервизом.
— Звонил мистер Форман, — сообщила она ему уже в дверях.
Почему она даже не повернула головы? И почему шея у нее такая красная?
— Опять? По какому поводу?
— Чтобы подтвердить сегодняшний ланч.
— Он это уже сделал в пятницу!
— Он хотел узнать, нет ли у вас каких-то ограничений в плане диеты. «Ла Скала» — рыбный ресторан.
— Я знаю, что это рыбный ресторан. Я там ужинаю по крайней мере раз в месяц. Я знаю также, что ланч там не предлагают.
— Кажется, мистер Форман договорился с хозяином. А придет он вместе со своим партнером по бизнесу мистером Лампионом.
— Тот еще светоч, — пошутил Брю, вне себя от собственного остроумия. Она по-прежнему избегала встречаться с ним взглядом, словно боялась сглаза. Интересно, что за человек этот Форман, если он сумел уговорить хозяина открыть «Ла Скала» для ланча, да еще в понедельник, пусть это и маленький ресторанчик.
Наконец фрау Элленбергер посмотрела ему в глаза.
— У мистера Формана превосходные рекомендации, — подчеркнула его помощница, но смысл этого подчеркивания остался для него не вполне очевидным. — Вы попросили меня навести о нем справки, и я навела. Мистера Формана рекомендовали ваши лондонские поверенные и головное отделение Ситибанка. Он специально прилетает на эту встречу из Лондона.