Городишко представлял собой горстку краснокирпичных домиков посреди широкого поля, покрытого туманом. Красная церковь, красная железнодорожная станция, красная пожарка. По одну сторону главной улицы ряд полубунгало, по другую — бензозаправка и школа из железа и бетона. Еще имелось футбольное поле, на котором никто не играл.
Парковка на главной улице запрещалась, поэтому он свернул в боковую, а затем вернулся пешком. Лампионовских ищеек не было видно. Наверное, пьют кофе на заправочной, изображая обычных граждан.
Двое коренастых арабов в мешковатых коричневых костюмах молча следили за его приближением. Старший поигрывал четками, молодой курил подозрительного вида желтую цигарку. Старший сделал шаг ему навстречу и протянул руки. В пятидесяти метрах от них двое полицейских в форме вышли из тени живой изгороди понаблюдать за происходящим.
— Вы позволите, сэр?
Брю позволил. Плечи, лацканы, подмышки, боковые карманы, спина, бедра, пах, ляжки, лодыжки — все мыслимые зоны, эрогенные и прочие. По настоянию второго араба, потушившего свой бычок, пришел черед содержимого нагрудных карманов. Это обыкновенная авторучка, сказал Лампион. Она выглядит как ручка, пишет как ручка, слушает как ручка. Если они ее разберут, то лишний раз убедятся, что это обыкновенная авторучка.
Разбирать ее они не стали.
Выглянувшее солнце вдруг раскрыло красоту этого места. В заросшем саду сидела перед домом в шезлонге женщина, закутанная во все черное, и кормила младенца. Вот так же будет сидеть Джорджи через семь месяцев. Дверь в дом была открыта. Из-за двери выглянул мальчонка в тюбетейке и белой рубахе. Может, у Джорджи будет мальчик?
— Добро пожаловать, мистер Брю, сэр, — сказал он по-английски и улыбнулся от уха до уха.
С крыльца Брю попал сразу в гостиную. На полу три маленькие девочки в белом строили из лего ферму. Телевизор с выключенным звуком показывал золотые купола мечетей и минареты. У подножия лестницы стоял бородатый молодой человек в длинной полосатой рубашке и хлопчатобумажных штанах.
— Мистер Брю, сэр. Я личный секретарь доктора Абдуллы. Добро пожаловать, — сказал он, прикладывая правую руку к сердцу, прежде чем протянуть ее гостю.
#
Если доктор Абдулла и был мерзавцем на пять процентов, как утверждал Лампион, то это были пять процентов от ничтожной величины. Он был маленький, лысенький и доброжелательный, с огоньком в глазах, густыми бровями и пританцовывающей походочкой. Выскочив из-за стола, он схватил руку Брю в свои ладошки и долго ее не выпускал. На нем был черный костюм, белая рубашка с застегнутым воротником и кеды без шнурков.
— Вы тот самый мистер Брю, — зачастил он на великолепном английском. — Ваше имя нам хорошо знакомо, сэр. У вашего банка когда-то были арабские связи, не очень хорошие, но все же. Возможно, вы уже забыли. Вот одна из величайших проблем современного мира. Забывчивость. Жертва никогда не забывает. Спросите ирландца, что англичане сделали с ним в тысяча девятьсот двадцатом году, и он назовет вам месяц, день и точное время, а также всех поименно, кто был тогда убит. Спросите иранца, что англичане сделали с ним в пятьдесят третьем году, и он вам расскажет. Его сын вам расскажет. Его внук вам расскажет. А когда у него родится правнук, то и он вам расскажет. Но спросите англичанина… — Он вскинул вверх ладони в притворном замешательстве. — Если он и знал, то забыл. «Надо двигаться вперед! — говорите вы нам. — Только вперед! Забудьте о том, что мы вам сделали. Завтра наступит новый день!» Нет, мистер Брю. Завтра зародилось вчера, вот в чем дело. А также позавчера. Не замечать истории значит не замечать волка на пороге своего дома. Пожалуйста, садитесь. Дорога была спокойная, надеюсь?
— Хорошо, все было хорошо, благодарю.
— Что ж хорошего, когда шел дождь. А сейчас вот ненадолго выглянуло солнце. В жизни мы должны считаться с реальностью. Вы уже познакомились с моим сыном Исмаилом и моим секретарем? Это моя дочь Фатима. В октябре, с Божьей помощью, она начнет учиться в лондонской Школе экономики, а Исмаил со временем последует примеру своего отца и поступит в Каирский университет. Я сделаюсь одиноким, но преисполненным гордости. У вас есть дети, сэр?
— Одна дочь.
— Значит, Господь вас тоже благословил.
— Но не так, как вас, я вижу! — от души заметил Брю.
Как и ее брат, Фатима была на голову выше отца. Круглолицая, красивая. Коричневый хиджаб спадал ей на плечи, как пелерина.
— Хелло. — Коснувшись ресниц кончиками пальцев, она прижала правую руку к сердцу в знак приветствия.
— Американцы хуже вас, англичан, но у них есть оправдание, — продолжал в том же жовиальном духе доктор Абдулла, держа Брю за кисть и ненавязчиво ведя к мягко набитому гостевому креслу. — Их оправдание — невежество. Они не знают, что́ делают не так. В отличие от вас, англичан. Вы-то всегда знали и сейчас знаете. Вы к шуткам относитесь нормально? Говорят, что я на этом когда-нибудь погорю. Не надо принимать меня за философа, прошу вас. Я религиозный авторитет, так будет правильно. Философия — для мирян и безбожников. Европа, согласитесь, находится в плачевном состоянии. А кто в этом виноват? Тысячу лет назад в Кордове было больше больниц на душу населения, чем у испанцев сегодня. Наши врачи проводили операции, которые нынешним не под силу. Что же оказало такое негативное влияние, давайте спросим себя. Иностранное вмешательство? Русский империализм? Секуляризация? Но часть вины лежит и на нас, мусульманах. Кое-кто из нас утратил веру. Мы перестали быть истинными мусульманами. Вот тогда-то мы и тормознули. Фатима, принеси-ка нам чаю. Я проучился один год в Кембридже. Кайус-колледж. Вы наверняка в курсе. При интернете и телевидении секретов больше нет. Но учтите, информация — это еще не знание. Информация — это мертвечина. Только Бог может превратить информацию в знание. И еще торт, Фатима. Мистер Брю приехал к нам из Гамбурга, под дождем. Вам не жарко, не холодно, сэр? Будьте с нами откровенны. Мы люди гостеприимные и стараемся выполнять предписания Всевышнего. Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя уютно. Особенно если вы собираетесь пожертвовать нам деньги! Как можно уютнее! Пожалуйста сюда, сэр. Позвольте вас проводить в нашу совещательную комнату. Вы хороший человек. Мы говорим: лицо — зеркало души.
На пять процентов безнравственный. И в чем же это выражается? — с досадой спрашивал себя Брю, все больше нервничая. Лампион, которому он задал этот вопрос, не стал вдаваться в подробности. Поверьте мне на слово, Томми. Пять процентов — это все, что вам нужно знать. А в ком, скажите на милость, нет этих пяти процентов? — подумал Брю, следуя за хозяином по узкому коридору в сопровождении всей семьи Абдуллы. Взять банк «Брю Фрэры» с его хитроумными инвестициями, сомнительными клиентами и Липицанами. Плюс инсайдерство, когда это может сойти с рук. Пожалуй, пятнадцать процентов наберется. А взять нашего галантного президента и управляющего банком — то бишь меня, — что мы увидим? Развелся с хорошей женщиной и оставил единственного ребенка, а теперь запоздало пытаюсь окружить его любовью, наломал дров в своем бизнесе, женился на шлюхе, которая показала мне на дверь… это уже не пять процентов, а все пятьдесят.