– Боюсь, у нас весьма тревожные для вас новости, сэр.
– Тревожные? Где тревога, почему? – пробивался сквозь шумы на линии голос шотландца.
– Речь идет о нашем греческом корабле.
– Греческом корабле? Каком еще корабле? О чем это вы, Эндрю, что-то не пойму!
– Нашем флагмане, сэр. Флагмане молчаливой эскадры. Долгая пауза.
– Понял вас, Эндрю! Грек, господи боже мой! Информация принята. Насколько все это серьезно? Что произошло?
– Он пошел ко дну, сэр.
– Пошел ко дну? Как это понимать? Почему?
– Утонул. – Снова пауза, чтоб до собеседника дошло. – Списан со счетов. К западу отсюда. Обстоятельства еще не установлены. Я послал писателя, чтоб все разузнал.
Снова недоуменное молчание в трубке, Луиза тоже недоумевала.
– Писателя?
– Да, очень знаменитого.
– Ясно! Вас понял! Автора бестселлеров давно минувших дней. Да, именно, иначе не скажешь. Ни слова больше. Но как именно утонул, Эндрю? То есть вы хотите сказать, совсем?
– Первые сообщения говорят о том, что вряд ли он снова всплывет.
– Господи! Боже мой! Но кто это сделал, Эндрю? Эта женщина. Уверен, тут без нее не обошлось. Нет, я ничего не имел против нее. Вплоть до вчерашнего вечера.
– Не будем пока вдаваться в детали. Боюсь, что сейчас не стоит, сэр.
– Ну а команда? Что случилось с его матросами, то есть, черт, я хотел сказать, его неразговорчивыми друзьями? Они что, тоже пошли ко дну?
– Пока еще неизвестно. Скоро услышим. А вам лучше вернуться в Лондон, как, впрочем, и планировалось, сэр. Я вам туда позвоню.
Он повесил трубку и сорвал с ее головы подушку, что было нелегко – Луиза впилась в нее обеими руками. Даже с плотно зажмуренными глазами она, казалось, видела его упитанное обнаженное тело, небрежно развалившееся рядом, на скомканных простынях, с обмякшим членом.
– Я ничего этого не говорил, – произнес он. – Хорошо? Она решительно отвернулась от него. Ничего хорошего.
– Твой муж храбрый парень. Ему приказано не обсуждать этого с тобой ни при каких условиях. Никогда. И мне тоже не положено.
– И в чем же заключается его храбрость?
– Люди рассказывают ему разные вещи. Он пересказывает нам. А то, чего не слышал, идет и узнает сам, часто ценой большого риска. Недавно он наткнулся на нечто очень важное.
– Так вот почему он фотографировал мои бумаги?
– Мы должны знать о всех встречах Дельгадо. Иногда в его расписании возникают странные пробелы.
– Да нет никаких пробелов! Он или идет на мессу, или проводит время с женой и детьми. Кстати, сын у него в больнице. Себастьян.
– Это он тебе так говорит.
– Но это правда! И нечего нести тут всякий бред!… Гарри делает это для Англии?
– Для Англии, Америки, Европы. Для всего цивилизованного свободного мира.
– Тогда он просто задница, вот кто! И твоя Англия тоже дерьмо! И весь твой цивилизованный свободный мир!
Ей понадобилось время и немало усилий, но в конце концов она себя все же заставила. Приподнялась на локте, обернулась и взглянула на него.
– Не верю ни одному твоему гребаному слову! Ничему, что ты тут наговорил, – заявила она. – Ты просто скользкий тип и мошенник, охмуряешь людей разными красивыми словечками, в которых нет ни грана правды. А мой Гарри выжил из ума!
– Не хочешь верить, не надо. Только держи пасть на замке!
– Все это бред, вранье! Он все сочиняет. Ты тоже сочиняешь. Только и знаете, что заниматься онанизмом!
Зазвонил телефон. Другой телефон, которого она до этого не замечала, хоть и стоял он совсем рядом, на тумбочке у постели, подсоединенный к портативному магнитофону. Оснард довольно бесцеремонно перекатился через нее, схватил трубку, и она, перед тем как зажать уши и плотно зажмурить глаза с выражением крайнего отчаяния и отвращения к самой себе, все же услышала, как он бросил в трубку «Гарри». Но так получилось, что одна рука не слишком плотно прижималась к уху. И так уж вышло, что в нем, этом ухе, все же звучал голос мужа, перекрывая ее собственный внутренний голос, смятенный, пытавшийся все отрицать, оправдаться.
– Мики был убит, Энди, – сдержанно и неторопливо докладывал Гарри. – Судя по всему, заказное убийство, и действовал профессионал. Вот и все, что я могу сказать на данный момент. Но мне тут дали понять, что подобное может повториться, а потому всем заинтересованным сторонам следует принять особые меры предосторожности. Рафи уже вылетел в Майами, лично я собираюсь переговорить кое с кем еще, предупредить и решить, что делать дальше. Меня очень беспокоят студенты. Не уверен, что мы сможем их остановить, если они вдруг созовут всю флотилию.
– Где ты находишься? – спросил Оснард.
Тут настала пауза, за время которой Луиза вполне бы успела задать Гарри пару вопросов. Нечто на тему: «Ты все еще меня любишь?» или: «Скажи, ты простишь меня?» А может: «Заметишь ли ты во мне перемену, если я тебе ничего не скажу?» или: «Когда ты собираешься быть сегодня дома и надо ли мне что-нибудь купить, чтоб мы вместе могли приготовить ужин?» Но пока она решала, какой из вопросов выбрать, в трубке уже настала тишина, и над ней, опираясь на локоть, нависал Оснард, и полные его щеки слегка обвисли, а маленький влажный рот был приоткрыт. Впрочем, во всем этом вовсе не читалось намерения вновь заняться с ней любовью, потому что впервые за все время их недолгого знакомства он, похоже, пребывал в растерянности.
– И что это было, черт побери? – спросил он таким тоном, точно она была отчасти виновата в случившемся.
– Гарри, – глупо ответила она.
– Какой?
– Твой, наверное.
Он недовольно фыркнул и растянулся на спине рядом с ней, заложив руки за голову и напоминая нудиста на пляже. Затем снова взялся за телефон, но не за тот, по которому только что говорил с Гарри, а за первый. И, набрав номер, попросил подозвать сеньора Меллорса.
– Похоже, это было убийство, – без всяких преамбул сказал он, и Луиза догадалась, что говорит Оснард все с тем же шотландцем. – Похоже, что студенты могут взбунтоваться… сплошные эмоции, страсти кипят… такой уважаемый человек… Профессиональная работа, задействован специалист в мокром деле. Все детали еще неизвестны, но информация начала поступать… Что вы хотите сказать этим, сэр? Какой предлог? Не понял. Предлог для чего? Нет, конечно, нет… Понимаю… Как только смогу, сэр. Да, немедленно.
Затем он какое-то время оставался неподвижен, лежал, тихонько посапывая и время от времени мрачно усмехаясь чему-то, а потом вдруг резко сел в постели. Спустил ноги, поднялся, пошел в гостиную и вернулся с охапкой одежды в руках. Выудил из нее рубашку и надел.
– Куда вы идете? – спросила она. И когда он не ответил, добавила: – И что теперь собираетесь делать? Я просто не понимаю, Эндрю, как это можно, вот так встать, одеться и уйти и оставить меня здесь без одежды. Зная, что мне просто некуда идти и мое положение…