Хадж больше не смотрит в окно; опершись локтями о стол, он задумчиво теребит крупную золотую запонку.
— Значит, маленькая война, — наконец заключает он.
— Да полно вам, Хадж, и не война вовсе, — принимается увещевать его Филип. — Одно название. А мир совсем рядом, буквально за углом.
— Ну да, он по жизни там прячется, — кивает Хадж, вроде бы соглашаясь с этой логикой. — Да и наплевать: подумаешь, маленькая война, — развивает он свою мысль по-французски. — В самом деле, что такое немножко смертей? Тьфу, даже не заметишь. Все равно что быть немножко беременной.
Для пущей наглядности он изображает звуки пальбы, каких я уже наслушался под ватерлинией: “Бах! Та-ра-рах! Тра-та-та-та!” А потом падает на стол, лицом вниз, будто мертвый, раскинув руки, и тут же вскакивает как ни в чем не бывало.
* * *
Макси намерен захватить аэропорт Букаву, а кто вздумает встать на его пути, может катиться ко всем чертям. Аэропорт называется Кавуму, находится в тридцати пяти километрах к северу от города и представляет собой ключ к успеху нашего предприятия. Вот его аэрофотоснимок на доске. Был ли в Букаву аэропорт двадцать лет назад? У меня в памяти лишь неровное, заросшее травой поле, где пасутся козы, да серебристый биплан, которым управлял бородатый польский священник отец Ян.
— После захвата аэропорта все Южное Киву — как на блюдечке. Взлетно-посадочная полоса два километра. Можно забрасывать что хочешь, кого хочешь, когда хочешь. Плюс таким образом у вас блокирован единственный аэродром, куда Киншаса могла бы прислать серьезное подкрепление. — Бильярдный кий Макси отщелкивает нужную информацию. — Из Кавуму можно экспортировать товары на восток в Найроби, — щелк! — на юг в Йоханнесбург, — щелк! — на север в Каир и дальше. Или можно вообще забыть про Африку южнее Сахары и рвануть напрямую на европейские рынки. “Боинг-767” долетает без посадок с сорока тоннами груза на борту. Элементарно утрете нос руандийцам, танзанийцам и угандийцам. Примите к сведению.
Я перевожу, все принимают к сведению, особенно старательно — Хадж. Обхватив голову руками, устремив беспокойный взгляд на Макси, он невольно принял точно такую же позу, как погруженный в размышления Дьедонне.
— Никаких вам посредников, бандитов, рэкета, ни таможни, ни военных, которым тоже надо отстегивать, — заверяет Макси, а вслед за ним и я. — Обслуживать свои рудники можете на месте, а руду направлять прямиком покупателям, так что даже Киншасе кусок пирога не достанется. Громко и четко, по слогам, старик, — давай!
Что ж, по слогам так по слогам. Слушатели под впечатлением — все, кроме Хаджа, который встревает с очередным дурацким возражением:
— Но в Гоме полоса длиннее, — перечит он, выбрасывая руку вперед.
— Там один конец покрыт лавой. — Макси пощелкивает кием по целой группе вулканов.
— Но у нее же два конца, так? — не унимается Хадж. — Как у любой взлетно-посадочной полосы.
Хохот Франко напоминает собачий лай. Дьедонне в кои-то веки позволяет себе нормально улыбнуться. Макси переводит дух, я тоже. Как бы мне хотелось пять минут поговорить с Хаджем на его родном ши, как мужчина с мужчиной! Чтобы популярно объяснить ему, какой опасности подвергают всю операцию его мелочные придирки.
Макси решительно произносит:
— Нам нужен Кавуму, и точка. — И резко вытирает губы сжатым кулаком, прежде чем продолжить. Боюсь, Хадж не на шутку его достал. — Теперь я хочу услышать их мнение, пусть говорят по очереди. Они с нами или нет? Как поступаем — с налету захватываем Кавуму или тратим время на полумеры, позволяя конкурентам перехватить инициативу, и теряем реальный шанс на прогресс для Восточного Конго, первый за хрен знает сколько лет? Начнем с Франко.
И я начинаю с Франко. Как обычно, он отзывается не сразу. Буравит хмурым взглядом меня, потом карту, потом Макси. Но больше всех достается его несчастному соседу Дьедонне.
— Мнение моего генерала таково: господин полковник высказался разумно, — сквозь зубы цедит он.
— Нет, так не пойдет, мне нужен прямой ответ. И я обращаюсь ко всем присутствующим. Будем захватывать аэропорт Кавуму до того, как двинемся на города и рудники? Прошу дать конкретный ответ на конкретный вопрос. Спроси его еще раз.
Спрашиваю еще раз. Франко разжимает кулак, долго разглядывает свою ладонь, потом снова сжимает.
— Мой генерал исполнен решимости. Сначала надо взять аэропорт, затем рудники и города.
— Как коалиция? — не унимается Макси. — Плечом к плечу с баньямуленге? Как братья по оружию, забыв многолетние распри?
Я гипнотизирую бутылку “Перье”, чувствуя, как обжигающий взгляд Хаджа мечется туда-сюда и в итоге останавливается на мне.
— Договорились.
Дьедонне, по-видимому, не верит своим ушам.
— Даже с нами? — тихо уточняет он. — Вы примете баньямуленге как равноправных партнеров?
— Надо — значит, примем.
— А после, когда мы победим? Будем совместно поддерживать мир? Мы действительно об этом сейчас договариваемся?
— Мой генерал сказал — с вами, значит, с вами, — рычит Франко. И, чтобы отрезать все пути назад, извлекает из своего неистощимого запаса очередную пословицу: — Друзья моих друзей — мои друзья.
Теперь черед Дьедонне. Он дышит с трудом, судорожно ловя воздух ртом, и смотрит только на Франко.
— Если твой генерал сдержит слово… И ты сдержишь свое… И Мвангаза — тоже… Тогда баньямуленге будут участвовать в этом начинании, — еле выговаривает он.
Все взоры — в том числе и мой — обращаются к Хаджу. Понимая, что очутился в центре внимания, он сует руку во внутренний карман пиджака, наполовину вытаскивает золотой портсигар. Заметив предупредительную надпись “Не курить!”, досадливо кривится, бросает портсигар назад, пожимает плечами. Тут Макси не выдерживает.
— Передай-ка кое-что от меня Хаджу, старик.
К твоим услугам, Шкипер.
— Не слишком мне нравится вся эта херня: с одной стороны, с другой стороны… Мы здесь собрались, чтобы создать коалицию, а не сидеть на долбаном заборе свесив ноги. Если парень замещает отца, пусть и выполняет его волю, вместо того чтобы раскачивать нам лодку. Сумеешь донести в не слишком хамской форме?
Существует, однако, предел тому, насколько даже самый ловкий переводчик способен смягчить удар, особенно когда его наносит такой резкий человек, как Макси. Я стараюсь изо всех сил, но, достаточно познакомившись с истерическим характером Хаджа как над ватерлинией, так и под ней, готовлюсь к неизбежному взрыву. Представьте же мое изумление, когда выясняется, что переводить мне надлежит ряд идеально выстроенных и продуманных контраргументов блестящего выпускника Сорбонны. Его речь продолжается добрых пять минут, но не припоминаю, чтобы он хоть раз помедлил или повторился. Да, в его словах звучит вызов, но вызов бесстрастный, хладнокровный. В них нет и намека на то, что он обсуждает судьбу своего (и моего!) любимого города. Ниже привожу краткое содержание: