Антон опять сообщает через Сэм, что Хадж то пропадает позади бука, то появляется. Это подтверждает и звук в моих наушниках: то слышно, то нет.
ХАДЖ: Значит, вызывает он меня к себе пару месяцев назад… По торжественному поводу, кхе-кхе… в офис, не домой… не хочет, чтоб жены подслушивали у замочной скважины… И сообщает про этот замечательный “Новый курс” для Конго, на который он тоже подписался… и что еще до выборов, от которых нечего ждать, кроме гражданской войны, его давний приятель Мвангаза влезет на престол, выкинет всех, кто ему неугоден, а любимчикам набьет кошельки. Народ наш тоже разбогатеет, потому что за Мвангазой стоит этот распрекрасный бескорыстный Синдикат и у них куча денег, благие намерения, оружие и боеприпасы. Звучит заманчиво, отвечаю я. Точь-в-точь то же самое говорил король Леопольд, когда впервые объявился в Конго. Папа, естественно, давай орать… Ну, я подождал, пока он отойдет немного… уже на следующий день… (Звук прерывается, потом восстанавливается.) …тем временем плохи. Хуже некуда… Я проконсультировался с парочкой весьма темных личностей… в Киншасе… Знал бы папа, что я с ними якшаюсь, прибил бы на месте… с такими лучше быть повежливее, если не хочешь утром на том свете проснуться… (Снова очень неразборчиво.) …что они сказали, эти парни? Взяв с меня клятву молчать как рыба о страшной тайне, которую я сейчас тебе солью? Киншаса — в курсе. В доле. Киншаса свое получит, и мало никому не покажется…
Слышимость безупречная. Сэм докладывает, что Хадж и Дьедонне сидят рядом на скамейке, микрофон на высоте двух метров над ними и на улице ни ветерка — никаких помех.
ХАДЖ: Так вот, возвращаюсь я к нему и говорю: отец, я тебя люблю и благодарен за то, что ты оплатил мне возможность вырастить в голове кучу долбаных мозгов, и уважаю твои добрые побуждения относительно Мвангазы и Восточного Конго. Поэтому позволь на основании моего профессионального опыта сказать тебе, что в данном случае ты дважды осел, да еще какой. Во-первых, продавшись этому бесхвостому Синдикату, ты и твой приятель Мвангаза продешевили примерно на тысячу процентов. А во-вторых, уж прости мою дерзость, но кому нужна очередная блядская война? Наш с тобой бизнес полностью зависит от Руанды. Руандийцы вывозят наши товары и отправляют их по всему миру. Кто угодно, кроме конголезцев, увидел бы в этом прочную основу для прибыльного и дружеского торгового союза. А не поводом убивать жен и детей друг друга или водружать в кресло правителя дряхлого, неопытного в политике лидера, который к тому же, как бы хорошо мы с тобой к нему ни относились, торжественно обещает вышвырнуть вон из Конго все и вся, что только пахнет Руандой. И что, дальше я рассказываю ему про своих нехороших друзей из Киншасы? Хрена лысого. Зато рассказываю про моего хорошего друга Мариуса, жирную голландскую задницу, делившую со мной университетскую скамью в Париже.
Звук временно пропадает. Ребята Сэм сообщают, что объекты медленно прохаживаются за беседкой. Звук возвращается, но очень плохой.
ХАДЖ: …сорок лет… (две секунды неразборчиво) …куча денег от разных организаций… африканский [?] вице-президент… (семь секунд неразборчиво) …И сказал отцу… (четыре секунды неразборчиво) …выслушал меня… кричал, что я его самая большая ошибка в жизни… опозорил наших предков… потом спросил, где бы встретиться с этим Мариусом, чтобы… объяснить, что, только перекрыв границу Конго с Руандой, можно разумно уладить все мировые проблемы… Так папа выражается, когда не хочет, чтобы ты сообразил, что он готов пересмотреть свое решение.
Металлический скрежет, скрип подушек, четкость звучания восстановилась. Сэм сообщает, что они уселись в беседке, лицом к морю. Хадж говорит с горячей настойчивостью.
ХАДЖ: В общем, садится папа в свой частный самолет и отправляется в Найроби повидать Мариуса. Люк обожает Найроби. У него там роскошная телка. И Мариус ему симпатичен. Выкуривают они вместе пару сигар. Симпатия взаимна, поэтому Мариус популярно разъясняет отцу, в какую он сел лужу. Вас, говорит, совершенно точно описал ваш непутевый сын. Вы мудрый и тонкий человек. Так зачем же вы со своим Мвангазой собираетесь изгонять руандийцев из вашего Киву? Чтобы они больше не могли вас эксплуатировать? Прекрасная идея, если бы не одно обстоятельство. Вы что же, всерьез полагаете, они не заявятся снова, чтобы вытрясти из вас душу и с процентами вернуть все, что вы у них отобрали? Разве не так они всякий раз поступают? Так отчего бы не сделать по-настоящему умный ход? Почему бы не совершить немыслимое в кои-то веки? Вместо того чтобы вышвыривать руандийцев вон, посмотритесь в зеркало, улыбнитесь во весь рот и изобразите дружелюбие. Вы же все равно с ними дела ведете, нравится вам это или нет, — так пусть лучше нравится! Тогда, возможно, моя компания выкупит у вас долю, а то и все предприятие целиком. Посадим в совет директоров молодых смышленых ребят вроде вашего непутевого сыночка, с Киншасой договоримся полюбовно и, вместо того чтобы посылать на смерть еще три миллиона человек, наладим хоть какую-то мирную жизнь.
ДЬЕДОННЕ (после долгого раздумья): И твой отец заключил союз с этим человеком?
ХАДЖ: Это же Люк, мать его так. Он лучший в Гоме игрок в покер. Но знаешь что? Жирная голландская задница права. Когда руандийцы таки вернутся, что они с собой принесут? Правильно: полный абзац. Как в последний раз, только гораздо хуже. С ними из Анголы, Зимбабве и хрен знает откуда еще припрется куча народу, все, кто мечтает выпустить нам кишки и захапать наше достояние. И вот тогда-то можно забыть и о примирении, и о помощи международного сообщества, и о выборах, потому что твои несчастные раздолбаи баньямуленге будут умирать как мухи — у вас это отлично получается. Мне-то что, я в Париж уеду и там буду помирать, но только со смеху.
Оставайся на месте, Брайан, дорогой. Помощь подходит.
* * *
— Это у тебя питмановская, что ли, система? [41] Какой-то рулон колючей проволоки.
Надо мной в позе Буки склонился Макси: опираясь руками о подлокотники моего “электрического стула”, он разглядывает мои конспекты, которые мистер Андерсон изволит называть “вавилонской клинописью”. Паука нет, Макси его отослал куда-то. Филип в розовой рубашке и красных подтяжках маячит на пороге. Непонятно отчего, я чувствую себя так, будто вывалялся в грязи. Все равно что занялся любовью с Пенелопой после ее возвращения с очередного “семинара выходного дня”.
— Мой домашний рецепт, Шкипер, — отвечаю я. — Немного скорописи, немного классической стенографии, но в основном значки собственного изобретения.
Я всегда так говорю клиентам: жизнь научила, что ни в коем случае они не должны думать, будто у переводчика в блокноте протокол переговоров, иначе по судам затаскают… в лучшем случае.
— А ну-ка прочти нам еще раз, старик.
Я снова зачитываю, как приказано, все, что успел зафиксировать на бумаге. По-английски, не упуская ни единой, даже мельчайшей детали и так далее. Макси с Филипом меня раздражают, хотя я тщательно скрываю это. Я уже сказал им, что без хитроумного усилителя из арсенала мистера Андерсона мы можем всю ночь здесь проторчать, однако это их ничуть не смутило. Теперь им нужно прослушать собственно звук у меня в наушниках, что представляется мне абсолютным бредом, поскольку ни тот ни другой не знают ни слова на моих языках ниже ватерлинии. Кусочек, который они упорно пытаются разобрать, — это те самые семь секунд невнятного бормотания после первого упоминания толстяка-голландца, который курит сигары. Но, помилуйте, если даже я ни черта не понял, с какой стати Филип и Макси решили, будто им это удастся?