торитаризмом и тоталитаризмом [110] . Не считая Китая, Бирмы и в определенной мере Вьетнама, население Азии не сталкивалось с тоталитарными режимами до экономического кризиса 1997–1998 годов. Конечно, правительство Таиланда, состоявшее в основном из военных, квазиавторитарное правительство Ким Янг Сама в Южной Корее и правительство президента Сухарто в Индонезии, которые пали в результате экономического краха, нельзя было назвать в полном смысле демократическими. Вместе с тем ни одно из них не было замешано в злодеяниях такого масштаба, как в Китае. Китай и другие репрессивные социалистические государства региона вполне успешно выдержали кризис: тюрьмы тоже предоставляют своего рода защиту тем, кто в них находится. Малайзия же, которая прежде считалась по крайней мере частично свободной, не только не приблизилась к политическому либерализму, но еще больше отдалилась от него. Вряд ли на таком фоне можно говорить о новой волне демократии, прокатившейся по Юго-Восточной Азии.
Ее нельзя было даже ожидать. Как я уже отмечала, свободу и демократию нельзя назвать чем-то чуждым для Азии — достаточно лишь взглянуть на энтузиазм, с которым китайцы из Гонконга приветствовали преобразования 1992–1997 годов, чтобы понять это. Но я не верю, что в какой-либо стране, не обладающей соответствующими условиями и опытом, будь она азиатской или неазиатской, возможно ввести демократию одним махом, не рискуя натолкнуться на проблемы. Это особенно справедливо для стран с богатой историей насилия. Именно такой страной и является Индонезия.
До экономического кризиса 1997 года Индонезию вполне можно было поставить рядом с Сингапуром, ее крошечным соседом, как пример рукотворного чуда. Его главным архитектором был, несомненно, экс-президент Сухарто, хотя это и может звучать политически некорректно с позиции сегодняшнего дня. Именно Сухарто в 1967 году во главе армии и при широкой поддержке населения положил конец хаосу, к которому привела антикапиталистическая и антизападная политика тогдашнего президента Сукарно. Политика Сухарто, ориентированная на привлечение в страну западных инвестиций и поддержку модернизации и частной инициативы, превратила страну в «тигра», темп экономического роста которого составлял 7 % в год в течение десятилетия с 1985 по 1995 год. Г-ну Сухарто удалось удивительным образом изменить общий уровень жизни в лучшую сторону и сократить долю населения, жившего за чертой бедности, с 60 до 11 % [111] .
Конечно, страна прошла через кровопролитие и репрессии. Но она стояла на грани коммунистической революции, а коммунистическая революция, неважно, побеждает она или нет, как правило, влечет за собой потоки крови. Не следует сбрасывать со счетов также и обстоятельства присоединения к Индонезии Восточного Тимора, бывшей португальской колонии, в 1975 году: там шла жестокая гражданская война и к власти вот-вот должна была прийти клика, поддерживаемая коммунистами.
Я не считаю нужным оправдывать все действия правительства Сухарто. На мой взгляд, президент Сухарто поступил бы мудро, если бы ушел в отставку несколькими годами ранее. Однако в том, как Запад, который поддерживал его, когда он был нужен, затем стал повторять как попугай лозунги защитников прав человека, забыв заслуги его правительства перед страной и перед нами, есть что-то отвратительное.
Я неоднократно разговаривала с президентом Сухарто до и после моего ухода с поста премьер-министра. Последний раз это было в 1992 году, когда он показывал мне животноводческую ферму в Тапосе. Страстно интересуясь сельским хозяйством, как и большинство индонезийцев, он пытался привнести в сельскую жизнь достижения науки и техники, с тем чтобы сдержать отток населения в города. Я вполне могу поверить, что г-н Сухарто с семьей использовали свое положение в корыстных целях, что не является чем-то необычным среди автократов. Однако я в равной степени убеждена, что он хотел лучшей доли для Индонезии, и по объективным показателям его правление следует признать успешным.
Размышления на тему режима Сухарто имеют в настоящий момент определенное практическое значение. Несмотря на то что угроза коммунистической подрывной деятельности в Юго-Восточной Азии рассеялась, другая угроза, с которой приходилось иметь дело Сухарто, не исчезла — это угроза распада индонезийского государства. В стремлении его сместить МВФ воспользовался поразившим Индонезию в 1997 году экономическим кризисом и продиктовал такие условия, которые Сухарто не мог принять, оставаясь на своем посту. Операция МВФ по спасению страны превратилась, таким образом, из финансовой в политическую. Фонд, в частности, настаивал на колоссальном повышении цен на горючее и продукты питания как раз в тот момент, когда жизненный уровень простых индонезийцев резко упал в результате девальвации национальной валюты.
Подобные изменения, некоторые из которых сами по себе, несомненно, были желательными, в сложившейся ситуации приобрели колоссальную разрушительную силу и привели к дестабилизации не только правительства, но страны в целом. В связи с этим мне на ум приходит такое наблюдение Киркпатрик:
…Мысль… о том, что правительства можно демократизировать в любой момент, в любом месте и при любых условиях…
[В традиционных автократиях] материя власти расползается очень быстро, когда подрывается или исчезает сила или статус человека, стоящего на вершине. Чем дольше автократ находится у власти, чем больше его личное влияние, тем в большей зависимости от него оказываются институты государства. Без него организованная жизнь общества рушится, подобно арке, из которой удалили замковый камень [112] .
Именно это и произошло в Индонезии, несмотря на все усилия Б. Ю. Хабиби, помощника и преемника президента Сухарто. Хаос продолжал углубляться при Абдуррахмане Вахиде вплоть до его смещения. Остается только наблюдать за тем, как новый президент Мегавати Сукарнопутри будет пытаться справиться с ним.
Я не верю в то, что вмешательство Запада может предотвратить развал государств, где население хочет этого и сущёствуют необходимые предпосылки. Но Запад не должен и содействовать такому политическому распаду, создавая условия для крушения центральной власти, особенно когда этим подвергает риску западные интересы.
Индонезия — большая страна с населением более 200 миллионов человек, говорящих на 250 языках и проживающих на шести тысячах островов, которые разбросаны на расстоянии, равном трети окружности Земли. На протяжении всего ее независимого существования главной заботой властей было обеспечение национального единства. Этой цели служат, например, пять принципов национальной идеологии Pancasillaвключенных в конституцию и определяющих основную философию Индонезии — философию религиозной терпимости и взаимного уважения. Необходимость подобной концепции ясно продемонстрировало избиение христиан на Молуккских островах и выходцев с острова Мадура — на Калимантане после ухода президента Сухарто со сцены.