— Выручай, Яков Моисеевич. Я же на тебя честно работал.
— Давай без Шекспира. Мы не на сцене. Себя ты тоже не обижал, — поморщился олигарх. — Можно ближе к делу.
— Случайно узнал, что Катонтов выписал ордер на мой арест. Спаси! У меня молодая жена. Я не могу в тюрьму.
Фирман помнил — фамилия Катонтов принадлежит прокурору Тюменской области. Он вообще помнил фамилии всех людей, хоть раз произнесенные в его присутствии.
— Что шьют?
— Не знаю. Боюсь, пронюхали про нашу фирму на Кипре. Я туда недавно посылал помощника. На обратном пути в Москве его арестовали.
— Когда?
— Три дня назад.
— Придурок, тогда и надо было кипиш поднимать.
— Виноват, думал, обойдется. Мало ли что Сеня натворил. Он выпить не дурак. Мог в отеле дебош устроить.
— Поц моржовый, если у человека в кармане больше десяти штук баксов, за дебош его не арестуют. Наших ментов не знаешь? А у твоего Сени их гораздо больше. — Яша молча протянул пухлую ладонь Эдику, секретарь так же молча вложил в нее свой мобильник. Хозяин грузно поднялся и, набирая на ходу номер, удалился в глубины дома. Мальгасов продолжал пребывать на коленях, но при появлении Элиот, кряхтя, выпрямился, взял со стола оставленное Яшей полотенце и обтер лоб. Мулатка с каменным лицом унесла остатки посуды. Мальгасов дождался, пока она скроется из виду.
— Мне страшно, — сказал он Эдику. Тот развел руками, словно речь шла о курсе доллара. Гость из Тюмени не мог остановиться: — Понимаешь, Лера вышла за меня еще на втором курсе института, никогда не работала и привыкла ни в чем не нуждаться. Она ведь совсем молоденькая. Ты же знаешь, я недавно развелся и женился снова. — Ярцев со слов хозяина знал, что «старый козел Мальгасов» не устоял перед чарами молоденькой польки и, оставив сорокасемилетнюю супругу, женился на девочке девятнадцати лет, хотя детей своих любил безумно и оставленной семье помогает по полной программе. Поняв по жесту Ярцева, что тот в курсе его личной жизни, Мальгасов продолжил: — Старший Костя неделю назад вернулся из армии и еще не работает, а младшему Коле только четырнадцать. Что с ними будет?!
— Проживут на сбережения, — ответил Эдик, и в тоне секретаря впервые промелькнуло что-то вроде сочувствия. Ему показалось странным, что губернатор отпустил родного сына в армию.
— А если конфискация? — продолжал жаловаться Мальгасов.
— У вас и за кордоном что-нибудь имеется. Вы же тертый мужик, в одну корзину яйца класть не станете.
Мальгасов криво усмехнулся:
— Вот и квась бабки после этого. Посадят, тогда они просто бумага…
На столь риторический вопрос Ярцев решил не отвечать. Не дождавшись реакции, гость внезапно воскликнул:
— Господи, зачем нам все это?!
— Что, все? — не понял Эдик.
— Деньги, дома, тачки! Сколько может съесть человек?! Даже твой хозяин? Ну, килограммов десять в день. Больше и он не съест. И всех девок, как ни старается, на член не напялит. Для чего все это?!
Отреагировать Эдик не успел. Вернулся Яша.
— Поздно. Помочь тебе уже не смогу, — раздраженно сообщил олигарх.
Мальгасов тут же сник, растеряв всю патетику:
— Что же мне делать?
— Пускайся в бега. О семье я позабочусь. В аэропорт тебе ехать стремно. Заляг в Москве. У тебя же здесь, кажется, есть родственники. Недели через две на перекладных за кордон. А сейчас катись отсюда. У меня тебе оставаться нельзя, — и Яша обратился к секретарю: — Пусть его незаметно вывезут в город, а дальше сам. Не мальчик уже…
На пороге террасы застыл сотрудник службы безопасности Амиров.
Фирман толстым указательным пальцем ткнул в его сторону, повернул перстень на левой руке камнем вниз, и сказал Мальгасову:
— Тебя проводят, — и, отследив взглядом удаляющуюся понурую спину неудачливого компаньона, уселся в кресло. Сидел не шевелясь минут пять. Эдик каменел рядом. Яша заговорил тихо, словно размышлял вслух:
— Вот что, мой дорогой козлик. Кажется, Кремль начал военные действия против Омега-банка и всей нашей империи. Думаю, что это ответ на статью Коханкина. — Фигман замолчал и задумался. Ярцев знал, хозяин имеет привычку замолкать в середине фразы, и терпеливо ждал. Газету Эдик видел. Она валялась возле постели олигарха, и секретарь просмотрел статью. В ней оплаченный боссом журналист намекал читателям о возможности на следующих президентских выборах возникновения неожиданных, далеких от политики имен. Как пример приводил фамилию Фигмана. Яша тем временем закончил размышлять и заговорил снова: — Мальгасов только прелюдия. Им нужен я. Охота и катер отменяются. Только интервью на «Эхе». Попытаюсь в прямом эфире успокоить Кремль и всем запудрить мозги.
Секретарь привычно кивнул и вышел. Яша продолжал сидеть в кресле и смотреть в сад. Но деревьев и цветов не видел. Перед глазами снова возникла картина страшного сна, когда его расстреляли у кремлевской стены. «Вот и не верь приметам», — усмехнулся он про себя.
Сладко потягиваясь, на террасе появилась Алла. Коротенький халатик едва скрывал ее прелести. Оглядев Фигмана, спросила:
— Ты расстроен? Могу утешить, — и, не дождавшись ответа, уселась на перила балкона, отчего ее длинные ноги предстали перед Яшей во всей красе. Фирман покривился:
— Исчезни. Понадобишься, позову. Мне сейчас не до ваших пиписек.
Алла молча соскочила с перил и удалилась. Он посмотрел ей вслед и вспомнил, что после телефонного разговора Аллы с женой компаньона он подписал с проституткой контракт на полторы тысячи долларов в день. Сейчас жалел, что сделал глупость. Она бы и за пятьсот с ним осталась. Психика олигарха вписывалась в бородатый анекдот про грузина, который объяснял проститутке свое нежелание с ней расплачиваться — «когда он твердый, душа мягкая, когда он мягкий, душа твердая». Сейчас у Яши душа отвердела, и он решил попросить начальника службы безопасности навести об Алле справки.
Сад и особняк Фигмана скрывала высокая кирпичная стена. Она была гораздо ниже той, что привиделась ему во сне, но тоже весьма внушительная. Только веяло от нее не древним камнем, впитавшим в себя историю веков, а свежеотпечатанными денежными знаками с изображением заокеанского президента.
Ворота из бронированной стали раскрылись бесшумно. Черный БМВ выкатил из них и помчал по узкой бетонке. Затемненные стекла салона и так скрывали пассажиров от постороннего глаза, но Мальгасова на всякий случай уложили на пол между сиденьями. В таком положении его внушительная фигура испытывала дискомфорт. Но страх перед арестом не давал мэру закрытого города роптать на обращение. Он понимал, что уложили его так для его собственной пользы. Ехали минут двадцать. Куда, Мальгасов не видел. Он лишь почувствовал, когда приличная дорога закончилась и они затряслись по кочкам. Потом машина остановилась.
— Выходи, — приказал служащий безопасности.