Фигман усмехнулся. Он сам тогда не был в Лондоне, но внимательно просматривал газеты:
— Дорогой Джимми, насколько я помню, за этим забором стояли толпы лондонцев с плакатами совсем другого содержания.
— Да, нас здесь не очень любят, — без тени смущения признался атташе. — Особенно тогда отличился мэр Лондона Кент Ливингстон. Ему пришлось потратить на визит Буша пять миллионов фунтов. Меры безопасности, проживание, мероприятия и все такое. Это примерно по два фунта на каждого жителя английской столицы. После отъезда президента мэр пошутил — «каждый лондонец не пожалел бы и четырех фунтов, чтобы господин Буш не приезжал вовсе». Но это не мешает нам быть ближайшими партнерами и идти в одной упряжке.
Фигман не возражал:
— Да, у вас так. В России, пожалуй, наоборот. Вашего президента встретили бы радушно, да и к американцам большинство относится с симпатией, но идти в одной упряжке основная масса не хочет.
— Твоя задача, Яша, до выборов переменить общественное мнение в своей стране.
— Как говорят евреи, «гелт ди велт»: деньги — это все. Будут деньги, поменяется и отношение. Массы надо накачивать, как автомобильные колеса. Чем закачаешь, то и будет.
— Сейчас деньги есть и у Кремля. Цена на нефть продолжает ползти вверх.
Фигман рассмеялся:
— Все не так просто, Джимми. Путин решил поднять фонькам уровень жизни. Он тратит огромные средства на всякую дребедень вроде врачей, образования и так далее. Он вообще уверен, что образование — панацея от всего. По его мнению, стоит научить обезьян писать и читать, не будет террористов. Хотя, ты-то знаешь, и среди смертников, готовых отойти в рай с поясом шахидов на брюхе, попадаются бывшие студенты Оксфорда. Обезьян надо давить. Давить всех без исключения, и не ошибешься.
— Здесь ты солидарен с нашим президентом. Если объединить Америку с Россией в борьбе с фанатиками, им конец.
— Ладно, Джимми, перейдем к нашим баранам. Я бы хотел прикупить в Техасе еще немного нефтепереработки. Посодействуешь, отблагодарю.
— Ты же собираешься в Америку?
— Да, в конце той недели.
— О’кей! Я тебе дам несколько фамилий сенаторов, которые могут помочь. Но сначала сам с ними переговорю. Я через три дня лечу в Вашингтон для консультаций.
— Ты всегда был славным парнем, Джимми.
Вернувшись к себе в мансарду, Фигман яростно сорвал с себя галстук, с помощью телохранителя сбросил пиджак, брюки, белье, и совершенно голый уселся в кресло. Во время банкета он изрядно поел, поскольку никогда не стеснялся насыщаться на приемах, и теперь его необъятный живот требовал свободы от всякой одежды. Позвонив секретарю в свой московский офис, он приказал прислать в Лондон личный самолет.
— С вами пытался связаться Руслан. У него есть для вас информация. Но вы отключили телефон, — предупредил Эдик.
— Я был на приеме, поэтому и отключал сотовый. Пусть звонит, я сейчас дома.
Амиров позвонил через пять минут:
— Яков Моисеевич, получилась накладка с парнем из Минска.
Лицо олигарха тут же помрачнело:
— Что значит накладка?
— Кто-то перехватил его у трапа, и он исчез. Понимаете меня?
— А девчонка Мальгасова?
— Ее доставили домой. Мой человек следил за домом, но они успели раньше.
— Кто это они?
— А кто, по-вашему, может прикатить на машине к трапу самолета?
— Понимаю. Не удивлюсь, если и парнишка из Минска их засланный казачок.
— Ответить пока не могу. С ним, если камень вашего колечка все еще перевернут, можно и в Минске «пообщаться»?
— Подожди моего приезда.
— Как скажете. Что-нибудь еще?
— Если на меня начали охоту Его люди, утрой охрану. Да, и подготовь поездку на водохранилище. Я хочу опробовать катер и не подставлять свою жопу. Ты меня понял?
— Все сделаю.
Закончив разговор с Амировым, Фигман задумчиво почесал под нависшим животом промежность. Его огромные ляжки, втиснутые в брюки от костюма, терлись, и раздражение на коже переходило в зуд. От расчесывания зуд становился только сильнее.
Подспудное беспокойство не оставляло Яшу уже несколько дней. Удачи в делах, а главное — известие о том, что в Америке готовы раскошелиться на его политические амбиции, отодвигало это беспокойство в глубины подсознания. Но перед возвращением домой оно вновь обострилось. Внешне отношения с Кремлем выглядели мажорно. Президент через посла только что передал ему благодарность. Значит, встреча с Блэром не прошла незамеченной. Да и на его просьбу об аудиенции Путин отреагировал положительно. В пятницу его ждали в Кремле. А это означало, что с его африканским проектом Путин ознакомился. А зная характер президента, Яша понимал, что темнить тот не будет. Неужели все-таки Кремль делает ставку на его физическое устранение? Или арест? Он опять вспомнил Мальгасова и свой страшный сон. Нет, в это трудно поверить. Убрать Фигмана с шахматной доски российской политики — риск лишиться огромных возможностей. Кто еще способен неофициально прощупать настроение в американском Конгрессе, накоротке переговорить с десятком премьеров Евросоюза, помочь Путину продвинуть тот или другой международный проект? Людей его масштаба президент должен ценить. Однако, рассуждая подобным образом, олигарх понимал — если он попробует свернуть страну с взятого президентом курса, ему конец. А это требовало отказаться от личных политических амбиций. Отказаться Фигман тоже не хотел. Деньги сделали его психику. Не у него одного после первого миллиарда на счету проявлялся кремлевский синдром, попросту синдром неограниченной власти. Перед его капиталами не устоит никто. Что ему еще осталось получить от жизни, какую игру затеять? Купить себе футбольную команду? Нет, он крупнее и значительнее остальных. Ему будет тесно в роли придворного богача. Пусть все знают, Фигмана победить нельзя. Он скала, и Кремль будет плясать под его дудку.
Трудные размышления отняли у Яши много энергии, и олигарх ощутил голод. Он кликнул своего телохранителя и приказал принести из ближайшего паба холодный ростбиф. Удивить господина мира английская кухня не могла, местные пудинги вызывали у него тошноту, но кусок свежего мяса в Лондоне поджарить умели.
* * *
Лера прождала Василия до глубокой ночи. Казимир, просидевший с дочерью до половины второго, не выдержал и ушел спать, а она улеглась, когда за окнами уже забрезжил мутный московский рассвет. Но все равно сон не приходил. Отец рассказал ей, что накануне их возвращения в квартиру явились трое из ФСБ и попросили показать вещи гостя из Минска. Казимир понятия не имел, что Василий держал в своем портфеле пистолет. Они забрали оружие, заставили расписаться в акте об изъятии и ушли.
«Неужели полковник Назаренко все-таки арестовал Васю?» — волновалась молодая женщина. Приходили ей и другие мысли. Закрывала глаза и видела Андрея, лежащего в дорогом гробу из красного дерева. Картина похорон в ее памяти расплывалась как в тумане. Цветы, венки, слова. Очень много цветов и очень много слов. Эти слова могли звучать на похоронах любого чиновника его ранга. Кто-то говорил их искренне, кто-то механически, как обученная машина. Но все равно, как бы их ни произносили, это были только слова. И хотя говорили о нем, к Андрею они уже отношения не имели. Еще она запомнила раздутые щеки военных трубачей. Что именно играл военный оркестр, припомнить не могла, а раздутые щеки и напряженные губы помнила. И не плакала. Глядя на покойника, молодая вдова почему-то не воспринимала его как своего мужа. В гробу лежало нечто холодное и чужое. Ее Андрюша оставался в памяти живой и любящий. Когда уходили с кладбища, едва держалась на ногах. Опять, как при их первом знакомстве, Вася не дал ей завалиться. Он почти донес ее до машины. Она догадывалась, не будь столько народа вокруг, и донес бы. Очень они сблизились за эту поездку. Оба потеряли близких людей по вине Фигмана, и оба ненавидели его. Только Лера не умела ненавидеть так яростно. Она была бы рада наказать убийцу мужа, но сама бы этого сделать не смогла. В том, что Андрея уничтожил Фигман, ни Василий, ни она не сомневались. Будь по-другому, не суетился бы так Амиров. Зачем им в банке знать, что творится в доме вдовы?