– Это Убервальдское Движение за Трезвость, – объяснила Сахарисса. – Вампиры подписывают клятву и отрекаются от человеческой крови…
Отто вздрогнул.
– Мы предпошитаем гофорить: «слофо на букву ка», – сказал он.
– …от слова на букву ка, – поправилась Сахарисса. – Сейчас это Движение набирает популярность. Они знают, что это их единственный шанс.
– Ну… ладно, – неохотно согласился Вильям. Ему самому вампиры не очень-то нравились, но после такой эмоциональной беседы отказать соискателю было все равно что пнуть щенка. – Как вы относитесь к тому, чтобы разместить свое оборудование в подвале?
– Ф подфале? – переспросил Отто. – Фысокий класс!
«Вначале пришли гномы», – думал Вильям, возвращаясь к своему столу. Их частенько оскорбляли из-за их старательности и невысокого роста, но гномы трудились, не поднимая головы [4] и преуспели. Потом пришли тролли, и с ними обходились немного лучше, потому что люди не так уж часто кидают камни в созданий семь футов ростом, вполне способных кинуть камень в ответ. Потом, как чертики из табакерки, появились зомби. Под дверь просочились один или два оборотня. Карлики интегрировались в общество очень быстро, несмотря на неудачный старт, потому что они были сильными, а если их задеть – даже более опасными, чем тролли; тролль, по крайней мере, не мог забраться к вам в штанину и подняться вверх по ноге. В итоге осталось не так уж много существ, живущих отдельно от людей.
Вампиры влиться в общество не могли. Они вообще общество не любили, даже общество себе подобных, они не думали о себе как о виде, они были неприятно-странными и они – вот уж чертовски верно! – не открывали лавок с традиционной для своего вида едой.
Так что в конце концов у некоторого количества самых сообразительных кровососов зародилась мысль, что люди примут их только в одном случае – если вампиры перестанут быть вампирами. Это была высокая цена за социальную приемлемость, но не слишком высокая, если сравнить ее с отсечением головы и развеиванием пепла над рекой. Жизнь на кровяной колбасе оказалась предпочтительнее смерти на осиновом колу.
– Э, в любом случае, нам хотелось бы видеть, кого мы нанимаем, – сказал Вильям.
Отто медленно и осторожно вышел из-за ящика. Он был худым, бледным, и носил овальные черные очки. Он все еще сжимал в руке черную ленточку, как талисман, которым она по сути и являлась, в той или иной степени.
– Все в порядке, мы вас не укусим, – успокоила его Сахарисса.
– Надеюсь, это будет взаимно, а? – проворчал Доброгор.
– Это безвкусное замечание, мистер Доброгор, – укорила его Сахарисса.
– Как и я сам, – ответил гном, возвращаясь к каменному столу. – Просто хочу, чтобы все были в курсе моего мнения на этот счет.
– Фы не пошалеете, – заверил их Отто. – Я софершенно преобразился, уферяю фас. Итак, какие картинки мне сделать для фас?
– Новостей, – сказал Вильям.
– А что такое нофости, поясните пошалуйста?
– Новости это… – начал Вильям. – Новости… это то, о чем мы пишем в газете…
– Что скажете насчет этого, а? – раздался радостный голос.
Вильям повернулся. Поверх картонной коробки на него смотрело ужасно знакомое лицо.
– Здравствуйте, мистер Вьюг {40}, – поздоровался он. – Э, Сахарисса, не могла бы ты сходить в…
Он не успел. Мистер Вьюг принадлежал к той разновидности людей, которые считали подложенную на стул кнопку верхом остроумия, поэтому прохладным приемом его было не смутить.
– Сегодня утром я копался в саду, и вдруг увидел вот этот корень пастернака, и я подумал: тот молодой человек в газете просто помрет со смеху, когда увидит такое, потому что моя жена не смогла без смеха смотреть на этот корень, и…
К ужасу Вильяма, Вьюг уже сунул руку в коробку.
– Мистер Вьюг, я не думаю, что…
Но рука посетителя уже тащила что-то из коробки, было слышно, как оно шуршит о картонные стенки.
– Готов поспорить, присутствующая здесь юная леди тоже не против как следует повеселиться, а?
Вильям в ужасе закрыл глаза.
Он услышал, как Сахарисса поперхнулась. Потом она произнесла:
– Ну и ну, совсем как настоящий!
Вильям открыл глаза.
– О, это же нос, – сказал он. – Пастернак с шишковатым лицом и длинным носом!
– Фы хотите, чтобы я сделать картинка? – спросил Отто.
– Да! – с чувством глубочайшего облегчения воскликнул Вильям. – Сделай большую картинку с мистером Вьюгом и его чудесным носатым пастернаком, Отто! Твоя первая работа для нас! Да, конечно!
Мистер Вьюг просиял.
– Давайте, я сбегаю домой и морковку тоже притащу? – предложил он.
– Нет! – в унисон воскликнули Вильям и Доброгор.
– Хотите сделать картинка прямо сейчас? – уточнил Отто.
– Разумеется! – заявил Вильям. – Чем скорее мы отпустим его домой, тем скорее мистер Вьюг найдет для нас еще один удивительно смешной овощ, а, мистер Вьюг? Что это будет в следующий раз? Боб с ушами? Свекла в форме картошки? Какой-нибудь побег с длинным волосатым языком?
– Фы хотеть картинка прямо здесь и сейчас? – еще раз обеспокоенно переспросил Отто.
– Да, прямо сейчас!
– Честно говоря, у меня уже подрастает брюква, на которую я возлагаю большие надежды… – начал мистер Вьюг.
– О, хорошо… фсгляните пошалуйста фот сюда, мистер Фьюг, – скомандовал Отто.
Он скрылся за иконографом и снял крышку с объектива. Вильям успел заметить за стеклом импа, внимательно глядевшего наружу с кисточкой наготове. Другой рукой Отто медленно поднял вверх укрепленную на рукоятке клетку, в которой сидела толстая сонная саламандра; палец он держал у кнопки, освобождавшей маленький молоточек, который был готов стукнуть саламандру по голове с достаточной силой, чтобы разбудить ее.
– Улыбочку, пошалуйста!
– Постойте, – сообразила Сахарисса, – а как вампир вынесет…
Щелк.
Саламандра вспыхнула, заполнив комнату режущим светом и резкими тенями.
Отто закричал. Он рухнул на пол, схватившись руками за горло. Затем снова вскочил и шатаясь на подгибающихся ногах побрел по комнате, выпучив глаза, с трудом глотая воздух. Потом упал за стол, отчаянно размахивая руками и сметая на пол бумаги.