– «В эксклюзивном репортаже», – добавила Сахарисса.
– Верно. Добавь «как раньше сообщала в эксклюзивном репортаже „Таймс“». Абзац. «Пес Гаффс сумел убежать с места преступления. Как городская Стража, так и преступники предприняли беспрецедентные меры по его поиску {69}. Однако пса нашла группа благонамеренных граждан, которые»…
Свинцовая буква выпала из пальцев Доброгора.
– Это ты про Старого Вонючку Рона и его команду?
– …«благонамеренных граждан», – повторил Вильям, изо всех сил кивая головой, – «которые прятали его у себя, пока»…
У холодных зимних бурь были для разгона все равнины Сто. Поэтому до Анк-Морпорка эти бури долетали уже на полной скорости, полные злобных замыслов.
На сей раз, эти замыслы воплотились в виде града. Куски льда, величиной с кулак, колотили по плитам мостовой. Они заваливали сточные канавы и заполняли улицы шрапнелью летящих осколков.
Они забарабанили по крыше склада на Блестящей улице. Разбились одно или два окна.
Вильям нервно расхаживал туда-сюда, громко выкрикивал слова, перекрывая шум бури, и время от времени листал свой блокнот. Появился Отто и вручил гномам пару иконографических пластинок. Команда прохромала в редакцию, готовая приступить к продажам свежего номера, как только он будет готов.
Вильям закончил диктовать. Последние буквы со щелчком встали на свои места.
– Ну что ж, давайте посмотрим, что получилось, – сказал Вильям.
Доброгор намазал шрифт краской, положил лист бумаги прямо на рамку и прокатал обратную сторону валиком. Потом молча вручил лист Сахариссе.
– Ты уверен во всем этом, Вильям? – спросила она.
– Да.
– Ну, я хочу сказать, тут некоторые детали… ты уверен, что все это правда?
– Я уверен, что все это журналистика.
– И что это значит?
– Что в данный момент история кажется мне в целом правдоподобной.
– Но знаешь ли ты имена заговорщиков?
Вильям задумался. Потом сказал:
– Мистер Доброгор, ты ведь можешь вставить еще один абзац в любое место статьи?
– Не проблема.
– Хорошо. Тогда так: «У „Таймс“ есть информация, что убийцы были наняты группой влиятельных граждан города, возглавляемых»… «У „Таймс“ есть основания полагать»… – Он глубоко вздохнул. – Так, начнем снова: «Заговорщики, по данным „Таймс“, подчинялись»… – Вильям покачал головой. – «Улики указывают на»… ух… «Доказательства, известные „Таймс“, указывают»… «Все обстоятельства, о которых догадывается „Таймс“, указывают на, указывают на»…
Его голос затих.
– Что, длинный будет абзац? – спросил Доброгор.
Вильям в отчаянии уставился на еще влажную распечатку.
– Нет, – сокрушенно ответил он, – думаю, лучше оставить все как есть. Отправляй номер в печать. Добавь только строчку о том, что «Таймс» охотно ответит на вопросы Стражи.
– Это еще почему? Мы же ни в чем не виноваты, правда? – спросил Доброгор.
– Просто сделай как я прошу, пожалуйста, – Вильям скатал пробную распечатку в шарик, швырнул ее на рабочий стол и побрел прочь.
Через несколько минут Сахарисса разыскала его. В типографии было множество укромных местечек и уголков, которыми пользовались в основном те, чьи обязанности требовали время от времени втихую устраивать перекур. Вильям сидел на куче бумаги и смотрел в никуда застывшим взглядом.
– Ничего не хочешь мне рассказать? – спросила она.
– Нет.
– Ты знаешь, кто эти заговорщики?
– Нет.
– Тогда может быть точнее будет сказать, что ты подозреваешь, будто знаешь, кто эти заговорщики?
Он сердито посмотрел на нее.
– Ты что, решила испытать на мне свое искусство журналиста?
– Предполагается, что я должна его испытывать на всех вокруг, кроме тебя, да? – сказала она, присаживаясь рядом.
Вильям рассеянно нажал кнопку на Диз-Органайзере.
– Вжжиииквжжиииквжжжиик правда пока башмаки надевает…
– Ты ведь всегда не ладил с отцом, ве… – начала Сахарисса.
– А что мне, по-твоему, делать? – перебил ее Вильям. – Это его любимая поговорка. Он говорит, она доказывает, как легковерны люди. Те люди пользовались нашим домом. Он влип во все это по самые уши!
– Да, но может он просто сделал одолжение кому-то из знакомых…
– Если мой отец занимается чем-то, он обязательно становится лидером, – ровным голосом объяснил Вильям. – Если ты этого не знаешь, ты не знаешь семью де Словье. Де Словье никогда не играет в команде, в которой не способен стать капитаном.
– Но это было бы глупо – позволить заговорщикам использовать твой собственный дом…
– Нет, не глупо, всего лишь очень-очень самонадеянно, – возразил Вильям. – У нас всегда были привилегии, понимаешь ли. «Привилегия» означает «собственный частный закон». Вот это самое, в точности. Он просто не верит, что к нему применимы обычные законы. Он просто не верит, что кто-то посмеет тронуть его, а если даже посмеет, то он просто будет ругаться, пока они не отстанут. Это традиция де Словье, и уж в этом мы преуспели. Орать на людей, все делать по-своему, игнорировать правила. Это путь де Словье. Был, пока я не родился, ясное дело.
Сахарисса очень постаралась сохранить непроницаемое выражение на лице.
– А такого я просто не ожидал, – закончил Вильям, задумчиво крутя в руках коробочку.
– Ты ведь сам говорил, что хочешь добраться до правды?
– Да, но не такой же! Я… наверное, я где-то ошибся. Наверняка. Наверняка. Даже мой отец не может быть настолько… настолько глуп. Я должен разобраться, что же на самом деле происходит.
– Ты ведь не собираешься обсуждать с ним это, правда? – спросила Сахарисса.
– Собираюсь. Сейчас он уже знает, что все кончено.
– Тогда тебе нужно взять кого-нибудь с собой!
– Нет! – выкрикнул Вильям. – Послушай, ты просто не знаешь, что такое мой отец и его друзья. Они с рождения обучены отдавать приказы, они знают, что они сражаются за правое дело, потому что если уж они за это дело взялись, то оно обязано быть правым, по определению, а если они чувствуют угрозу, они дерутся яростно, «без перчаток», хотя как раз перчаток-то своих никогда и не снимают. Они убийцы. Убийцы и задиры, задиры, самой худшей разновидности, потому что при этом они не трусы {70}, и если ты попытаешься дать им отпор, будут бить тебя только сильнее. Они выросли в мире, в котором те, кто создает им лишние проблемы, просто… исчезают. Ты думаешь, в Тенях страшно? Если бы ты только знала, что происходит порой в респектабельных особняках на Парковой улице! А мой отец – один худших представителей этой породы. Но я – часть его семьи. Мы… заботимся о семье. Так что со мной ничего не случится. А ты оставайся здесь и помоги выпустить номер, ладно? Половина правды гораздо лучше, чем ничего, – горько заключил он.