— И что было потом? — спросил я.
— А ничего, — жизнерадостно ответила дама с Юго-Востока. — Обработали и отправили... Вам же и отправили, — добавила моя собеседница, снизив голос до интимного полушепота. У нашей конторы с почтовиками было несколько общих секретиков. Дама намекала на один из них: все письма, бандероли, посылки, адресованные Президенту или членам правительства, сперва попадали к нам, в экспедицию-Б, и лишь после проверки передавались по назначению. Контроль за обычными письмами ужесточен был еще за год до американской истерики с белым порошком. Просто несколько лет назад какой-то наш кретин насовал в конверт маленьких скорпиончиков. Страна только что пережила очередное повышение коммунальных цен, поэтому скорпиончики предназначались лично вице-премьеру, курирующему ЖКХ. Пока ядовитое послание допутешествовало до Москвы, насекомые успели сдохнуть, но тем не менее нашему генералу Голубеву потом крепко вломили на закрытом заседании Кабинета министров. Шеф никогда не распространялся о подробностях порки. Зато всем нам, попавшим под горячую генеральскую руку после заседания, эти дохлые букашки из конверта еще долго являлись в страшных снах.
— Что ж, спасибо за помощь, — скупо поблагодарил я даму из Юго-Восточного филиала и уже собирался сказать «До свидания». По счастью, в последний момент меня осенило. Черт возьми! Из-за воспоминаний о насекомых минувших лет я едва не забыл о деле. — Одну минутку! — поспешно сказал я.
— Слушаю вас, — с надеждой откликнулась дама-сортировщица. Возможно, она решила, что капитан с Лубянки сейчас пожелает разделить между Минсвязью и ФСБ еще какой-нибудь профессиональный секрет. Как будто мало тех, что у нас уже есть.
— Вот вы упоминали ящик у черта на куличках, — заторопился я, боясь снова упустить мысль. — Вы что, имели в виду конкретный почтовый ящик?
— Ну да, — с некоторым разочарованием ответила моя собеседница. — Самый что ни на есть. Доезжаете до станции «Коломенская», потом пешком...
Не прошло и часа, как я уже ходил вокруг того самого столба с подвешенным железным коробом — когда-то синего, а теперь неопределенного цвета. Ходил и пытался вообразить себя «Мстителем». Вот я пробираюсь сюда со стороны девятиэтажек... или выныриваю из Москвы-реки в водолазном костюме... или прыгаю с парашютом с пролетающего мимо дирижабля... В общем, как-то оказываюсь на холмике возле почтового ящика, достаю письмо и ме-е-е-едленно опускаю его в прорезь. Или быстро? Нет, быстро не получится из-за ржавого козырька. Готово, пропихнул. Мои угрозы ушли в Кремль. Пустые эти угрозы или нет — вопрос другой, но вот зачем избран такой нелепый путь? Левой рукой чесать за правым ухом — и то значительно удобнее.
Версия первая. «Мститель» сделал это за-ради конспирации. В людных местах полно свидетелей, а тут хоть целый день броди, живой души не увидишь. Кинул письмецо — и смылся. Есть в этом логика? Есть. Но глупая. Так рассуждать можно только под великим градусом либо накурившись дури по самые уши. Ведь гораздо безопаснее тихо приехать в центр города и бросить свою весточку в ящик на Тверской или на Арбате. Сотни людей вокруг, никто и внимания не обратит.
Версия вторая. «Мститель» — просто дядька с поехавшей крышей. Это разом объясняет и угрозы, и грамматические ошибки, и выбор ящика, и подпись, и само письмо — все. Собственно, такую идею смело можно поставить на первое место, что и сделали Железный Болек вместе с генералом Голубевым. С проверки граждан, состоящих на таком учете, я сам еще вчера начал свою разработку. Результатов пока нет. Но кто вам сказал, будто все граждане с перевернутыми мозгами у нас где-то зарегистрированы? Когда я смотрю новости из Госдумы, то всегда сочувствую психиатрам. Те, наверное, шастают мимо телевизоров и только облизываются, будто кошки у витрины рыбного магазина. Готовых кандидатов в дурдом — навалом, а взять нельзя, лапки коротки. Депутатский иммунитет.
Вслед за первыми двумя у меня неожиданно проклюнулась и третья версия. Версия до того странная, что ее надо было тщательно обдумать — и решительно отбросить. Или хорошенько обдумать — и принять в числе прочих...
Ни того ни другого сделать мне пока не удалось, не хватило времени. В отдалении возникло пыльное облако, которое стало быстро приближаться, завывая форсированным двигателем автомобиля. Сперва я подумал, что сюда направляются работники почтамта, желая исполнить свой профессиональный долг и вновь опорожнить ржавый ящик. Потом я прикинул, что гонять «Мерседес» по такому бездорожью — слишком расточительное удовольствие для небогатого Министерства связи. Когда же «Мерседес» затормозил, не доехав до столба метров пятьдесят, я серьезно усомнился в принадлежности пассажиров к почтовому ведомству. И окончательно разуверился в этом, как только захлопали первые выстрелы. Ну за каким дьяволом сотрудникам почты палить в меня без предупреждения? И с каких это пор Минсвязи стало вооружать своих служащих девятимиллиметровыми спецавтоматами системы «Вал»?
Сашкино нытье мне давно осточертело, но я старался держать себя в рамках. Мне, крупному писателю и известному политику, западло было унижаться до ругани с этой лысой задницей.
— Заткнись, — вежливо попросил я, копаясь в своем гардеробе. — Видишь же, работаю.
— Он, видите ли, работает, — злобно пробурчала эта тварь. — А у меня голова мерзнет, понял? Я терпеть не могу, когда голову продувает.
— Было бы чему у тебя мерзнуть, — кротко заметил я.
Шмотья в шкафу было много, прямо глаза разбегались. Пожалуй, черный кожаный куртец на сегодня сгодится. В меру вальяжно, в меру эпатажно. Сюда бы еще шлямпомпон из выхухоля — и все бы отпали. Но выхухоль не по сезону, лето все-таки. Ограничимся простым зеленым кепариком с цветуечком. Плюс малахитовая серьга в ухо.
— Чего-чего? — Сашкин голос опасно дрогнул. Только истерики сейчас не хватало! Угораздило же меня связаться с этой нервной скотиной.
— Ничего, — сказал я и примерил у зеркала изумрудный кепарь. Выглядел он на все сто. Недаром же я снялся именно в нем для своей листовки. Ни один из моих конкурентов не додумался до такого прикольного прикида. Свитерок или пятнистый комбинезон — вот предел, до которого доходит убогая фантазия их стилистов. А я — беспределен, как ветер. Как стихия. Как...
— Говно! — Плаксивый голос за спиной обещал вот-вот пролиться натуральным плачем. — Говно ты, Фердик! У меня голова мерзнет, а тебе все по барабану! Ты же сам настаивал: побрейся да побрейся. Клевый, говорил, будет имидж...
Я оглянулся и в который уже раз осмотрел новый Сашкин имидж. Гладкий бильярдный шар головки раскачивался на тонкой гусиной шее. Рахит рахитом, никакой мужественности. Кажется, я и вправду переборщил с «нулевкой». Хватило бы и стрижки «полубокс». Максимализм иногда меня подводит, гады критики правы. Во всем мне хочется дойти до самой сути. До основанья, а затем...
— Ладно, не скули, — проворчал я и полез в шкаф. — На вот, надень эту классную фуражку. Чистое гестапо. Будешь в ней настоящим панком и лысину драгоценную заодно согреешь. Все завистники увянут, а электорат закайфует: какой четкий паренек тусуется с Фердинандом Изюмовым! Бери-бери, от сердца фуражечку отрываю.