— «Я вам...» и дальше неразборчиво, — произнес я вслух. — Что бы это значило, а, капитан?
— Мне кажется, товарищ полковник, — осторожно возразил Богуш, — это больше похоже на «Я сам...» и дальше неразборчиво.
— Хрен редьки не слаще. — Я бросил лист на стол.
Хотелось бы понять, какие тут были слова, с раздражением подумал я, вновь разглядывая факс. Но еще больше мне хотелось бы знать, какого черта Генерал вообще так долго шастает в горах и не торопится лететь в Москву, на прямой эфир. Полторы сотни чабанов, которых он там сагитирует голосовать за себя, — ничто по сравнению с миллионами телезрителей...
— Вы не засекли точное место, откуда был отправлен факс? — спросил я у своего адъютанта.
— Виноват, товарищ полковник, — смешался капитан Дима. — Мы дали запрос на спутник, но у них там аппаратура старая и довольно низкое разрешение... Точно никак не удалось. Приблизительно это между Кара-Юртом и Гамаль-Галой, где-то недалеко от святого места.
— Какого святого? — сперва не понял я.
— Места захоронения их имама... — пустился в сбивчивые объяснения адъютант. — Правильнее сказать, возможного места предполагаемого захоронения... У меня, товарищ полковник, друг служил на Кавказе, капитан Мирошниченко. Он говорил, могилу эту никто из русских не видел, но многие уверены, что она где-то там, в горах. Будто бы лежит этот Гамаль забальзамированный, в хрустальном гробу, в парадном генеральском мундире...
У меня в голове как будто вспыхнула осветительная ракета. Наконец-то мне стало ясно, о ком идет речь!
До начала 90-х генерал-майор саперных войск Гамаль Асланбеков тихо-мирно командовал отдельной бригадой в Подмосковье, но после выхода в отставку и возвращения на землю предков он очень скоро возглавил Кавказское сопротивление и выбился в главные вожди. Саперное искусство пригодилось президенту Самой Свободной Горской Республики и доставило кучу неприятностей нашим бэтээрам. Прежде, чем погибнуть, Асланбеков порядком потрепал регулярные войска — за что посмертно был удостоен высокого титула имама. В переводе на наши звания — что-то вроде Героя России, патриарха и почетного святого в одном лице.
— Спятить можно... — пробормотал я.
Невероятное подозрение охватило меня, едва я вспомнил биографию усопшего имама. И чем больше я об этом думал, тем быстрее моя догадка делалась похожей на правду. Приказав адъютанту и дальше бдить у аппарата, я поспешил обратно, в секретную комнату. Если я прав, мрачно соображал я на ходу, то это сразу многое объясняет. Очень многое. И упрямство Генерала, и его шатания по горам, и «Магомета» из телефакса...
Консультант все еще топтался возле карты, близоруко разглядывая южное полушарие.
— Лейтенант запаса Белов, — зловещим тихим голосом проговорил я, — вы кому-нибудь, кроме меня, рассказывали вашу идею насчет турне по генеральским могилам? Отвечайте.
— Да нет вроде, — растерялся этот несчастный шпак. — Только вам вот... и нашему кандидату в президенты. Ему — самые предварительные наметки...
— Когда ему рассказывали?
— Примерно дней пять назад. Он еще тогда проявил большую заинтересованность, задавал различные вопросы...
Вот сукин кот! — в который уже раз подумал я о Генерале. Не терпится ему. Не дожидаясь дня выборов, он вздумал отрепетировать свои будущие заграничные гастроли и устроить себе пробное турне по Кавказу. «Равному — от равного»! Ублюдок, не при нижних чинах будь сказано. Форменный ублюдок. Найдет он асланбековскую могилу или нет, еще не известно, но теледебаты в «Останкино» мы уж точно потеряли.
Здесь как в боксе: невыход на ринг многие засчитают как поражение. Скольких же избирателей мы недосчитаемся из-за этого послезавтра? Миллиона, двух? Отдельное мерси болтливому консультанту. И ведь сказано ему было: докладывать идеи только мне. Но этому штатскому сброду не понять законов армейской субординации. Мраморные слоники, а не солдаты!
— Я что-то сделал не так? Не надо было предварительно обсуждать с Генералом?.. — Ученый шпак Гриша, тряся копной нечесанных волос, робко переступил с ноги на ногу. Теперь у него уже был развязан другой шнурок и волочился по полу.
— Лейтенант запаса Белов, — ласковым голосом сказал я. — Будь мы сейчас на передовой, я бы вас с радостью пристрелил, интеллигент вы паршивый. Для вашей же, подчеркиваю, вашей пользы.
Дедок лет ста сидел на маленькой скамейке у самой стены и ловил кайф. Минут пять назад он, шамкая, выпросил у меня пару сигарет. Когда же я спускался обратно по лестнице, дедок уже высыпал табак из одной сигаретины на приготовленную серую бумажку и ловко сворачивал самокрутку.
Это бессмысленное занятие, похоже, доставляло старику непонятное удовольствие. Он жмурился на солнце и время от времени улыбался щербатым ртом.
— Дедушка, — проговорил я, — а где у вас жилец из третьей квартиры? Николай... — я сверился со списком. — Николай Долгополов... Уехал он куда-нибудь?
Старик не спеша послюнил краешек бумаги, заклеил самокрутку и стал чиркать спичкой. Я терпеливо ждал. Кроме как у старика спросить здесь было не у кого: замусоренный двор был безлюден.
Столетний курильщик в конце концов запалил папиросу собственного производства. Пахнуло табачным дымом напополам с горелой бумагой.
— Помер Колька, — ответил дед, наслаждаясь дымом. — Уж с месяц назад закопали на Солнцевском. Болел, болел и отмучился, царство ему небесное. Он и с войны-то еле-еле приполз на протезах, обгорелый весь, страшенный. Семеныч, говорил мне, ты хоть и старый, но меня, молодого, переживешь. Вот я и пережил... А ты его родственник, что ли, будешь? Или из собеса? Потому как ежели из собеса, то я к тебе сам имею вопрос про выплату пенсий в срок... про пенсии, значит...
Дед внезапно уронил голову и задремал. Я немного подождал, не проснется ли он вдруг, не скажет ли еще что-нибудь. Но старый только сопел и умиротворенно пускал слюни. Я оставил на скамейке рядом с ним полпачки «Московских крепких» и вышел со двора на улицу.
Еще один подозреваемый отпал. Отмучился.
Из стопки карточек, взятых у Вани в Комитете поддержки инвалидов, я прежде всего отобрал ветеранов афганской и последней кавказской кампаний — тех, кто получил сиротский подарочек от Фонда Кулиджа. Бывший военный снайпер Николай Долгополов шел в моем перечне под номером третьим. Проверка первых двух, танкистов Аблеухова и Бугаева, тоже оказалась безрезультатной: ни один не подходил на роль автора письма к Президенту. Всего за полтора часа работы число кандидатов в террористы сократилось у меня на треть. Благо почти половина подозреваемых из «Списка Лаптева» кучковались вдоль одной ветки метро.
Номер четвертый, морпех Евгений Ежков, проживал в двухподъездной девятиэтажке на Автозаводской, в квартире двадцать семь. Еще поднимаясь вверх на лифте, я слышал где-то над головой глухие крики, женские причитания, детский плач и веселый звон разбиваемого стекла. Трудно было не узнать все душераздирающие приметы рядового семейного скандала.