Мистера Федотова среди погорельцев я не увидел. А вот щуплую фигурку Вани Воробьева разглядел сразу. Архивный юноша, вооружившись ломиком, неуклюже пытался поддеть дверцу шкафа, погребенного под обломками кирпича. Чумазое и потное лицо Вани выражало отчаянное намерение бороться до победы. Но кирпич плохо поддавался уговорам. И на зверскую мимику борца кирпичу было наплевать.
Следовало идти другим путем. Оттеснив Воробьева, я забрал у него ломик, а потом двумя-тремя ударами проделал дыру в непослушной дверце. Для начала дыра была размером с крысиную норку. Сейчас мы ее расширим, подумал я.
— Больше не надо, теперь я сам, — пропыхтел Ваня. Он встал на коленки, запустил руку в норку и извлек оттуда полную горсть...
Вчера это еще было ваниной картотекой инвалидов. Сегодня это обратилось в пепел с бумажной трухой. Таким же пеплом с трухой стала гора личных дел, сваленных в комнате. Может, хоть на глубине под завалом что-нибудь уцелело?
— Везде одно и то же... — подавленно сказал Воробьев, вытирая грязную ладонь о свои спортивные «адидасы». — Ни одной целой бумажки. Жалко-то как...
— Ночью рвануло? — Я воткнул бесполезный ломик в груду мусора.
— Под утро, часов в шесть... — Все той же ладонью Ванечка начал отряхивать перепачканные штаны. — Я тут рядом живу, через дорогу, сразу прибежал. Сперва вообще было не подойти — пекло... А потом, когда пожарка наехала, и спасать стало нечего. Сами знаете: не огонь, так вода. Бумага ничего не стерпит...
— Сочувствую, — коротко сказал я.
Допрашивать бедного парня сейчас было бы свинством, а уходить просто так — глупостью. Мой выбор одного из двух зол был недолог и привычен: в спорных случаях, вроде этого, чувства уступают место долгу службы. Извини-подвинься. Сволочная все-таки у меня профессия, мысленно покаялся я.
После чего перешел от покаяния к конкретным вопросам.
Как я и думал, фамилия «Исаев» архивному юноше ничего не говорила. Особая примета — сиреневый рюкзак — тоже никак не помогла. (Ваня признался, что и у него есть дома такой рюкзачок.) Крепкие стриженые затылки могли быть у всех, кроме длинноволосых и лысых. Травку покуривал едва ли не каждый четвертый из сгоревшей картотеки. Про отклонения в психике ваниных подопечных мы уже беседовали вчера. К сожалению, наш Исаев — это я сразу проверил! — на учете нигде не числился. Ни в наркологичках, ни в психушках. Никаких следов.
— И в Сущёвке вы тоже проверяли? — вяло спросил Ваня Воробьев. — А то про нее многие не знают...
— Где-где? — не понял я.
Оказалось, что элитный дурдом на 5-й улице Марьиной Рощи (возле Сущевского вала — отсюда и название) несколько десятков лет принадлежал к закрытому подразделению Минздрава. Даже табличка на их воротах не висела: кому положено, тот и так знал. Примерно год-полтора назад лечебница потеряла закрытый статус, половину привилегий и формально стала общедоступной. Однако контингент там остается смешанным — кроме простых психов, есть и привилегированная клиентура. Сливки общества. До того, как устроиться в инвалидский Комитет мистера Федотова, Ванечка немного поработал в Сущёвке ассистентом, но ушел оттуда без сожаления. Из-за сливок атмосфера там была гниловатой...
Ванин рассказ об элитном дурдоме был прерван шумом мотора и визгом шин.
Со стороны проспекта к руинам подкатила сверкающая иномарка и притормозила метрах в двадцати от нас, возле поникшего детского грибочка. Сперва из машины выскочили, озираясь, двое парнюг в камуфляже с помповиками наперевес: не те, которых я видел здесь вчера, а другие, покрепче статью. Они замерли в напряженных позах, готовые стрелять во все, что шевелится. Не обнаружив ничего опасного для жизни шефа, охранники подали знак. Тогда из автомобиля выдавился бочкообразный детина со снайперской винтовкой и оглядел окрестности уже сквозь оптический прицел. Оптика тоже не нашла скрытых злодеев. Лишь после этого настала пора для главного лица.
Элегантный костюм мистера Федотова и сегодня был выше всех похвал. Председатель инвалидского Комитета смотрелся бы настоящим джентльменом, кабы не дурная манера держать правую руку глубоко в кармане.
— Герман Семеныч, Герман Семеныч... — пронеслось над толпой.
При виде шефа среди бездомных служащих инвалидского Комитета началась заметная перетасовка. Кому-то срочно захотелось попасться на глаза любимому шефу, а кто-то, наоборот, предпочел держаться вдали от начальственного гнева. Только Ваня Воробьев выбрал золотую середину: скромно отошел в сторонку, но так, чтобы шеф в случае надобности мог его увидеть. Неглупый юноша.
Под защитой двух помповиков и снайперской винтовки Герман Семеныч произвел краткий смотр своего унылого канцелярского воинства. Он отпустил сквозь зубы десяток-другой ругательств, свободной рукой раздал с пяток оплеух, потрепал Ваню по плечу, а потом уж заметил и мое присутствие.
— A-а, капитан ФСБ... — протянул он, подходя ко мне. Охранники Германа Семеныча страховали его на сверхблизком расстоянии, поэтому их стволы уперлись мне чуть ли не в живот. — Видите, у нас опять неприятности...
— Вижу, — сказал я. — Солидный был фугас, килограммов на десять. Но вы, конечно, никого не подозреваете? — На откровенность мистера Федотова я не рассчитывал. Такие джентльмены крайне редко посвящают нас в свои проблемы.
Однако предчувствия меня обманули.
— Толяна работа, — понизив голос, ответил Герман Семеныч. — Его размах. Он не мелочный...
— Того самого Толяна, который спекся? — уточнил я, припоминая наш первый разговор. Вчера Герман Семеныч долго рассуждал при мне, чьим посланцем я мог быть. Грех было не взять на заметку эти имена.
— Выходит, не спекся, — хмуро признал мистер Федотов. — Когда эдаких китов опускают, им обычно сразу кранты. А этот еще дрыгает плавниками.
— И довольно серьезно дрыгает, — согласился я, кивая на свеженькие развалины. — Да и плавники у него мощные, я смотрю... Кстати, у вашего друга Толяна есть отчество с фамилией?
Герман Семеныч испытующе глянул на меня.
— Сразу видно эфэсбэшника, — произнес он. — Думаете, теперь-то я вам его сдам?
— Не обязательно мне. — Я пожал плечами. — Если хотите, сдайте его РУОПу, или с кем вы там дружите.
— Только не им, — отмахнулся мистер Федотов. — Ментам он не по зубам, я-то их знаю. Да и ваша контора вряд ли его раскусит.
— А вы рискните, — предложил я. — Вдруг раскусит? Хуже-то все равно не будет... — Я пнул ногою полузасыпанный шкаф с бумажной трухой.
Пять минут назад никто, кроме «Мстителя», меня не интересовал. Какой еще Толян? На черта мне сдался этот Толян? Сам не знаю. Должно быть, взыграл профессиональный навык хватать информацию, которая сама плывет в твои сети. Основной инстинкт чекиста.
— Рискнуть, говорите... — Герман Семеныч помолчал, раздумывая. Я ждал. Мое честное лицо у многих вызывает доверие: зря Сережка сегодня охаял мои надбровные дуги и нос. — Ну если рискнуть...