Тоби мгновенно вернулся к жизни.
– Надавить, Нед? На Хелену? Ты используешь давление, когда знаешь, что можешь нажать сильнее другого. Эта женщина сходит с ума по своему мужу. Она за него горой.
– Американцы надули Профессора, – сказал я. – Никакой торжественной встречи ему не будет. Он в отчаянии. Если не он придумал все это убийство, это сделал Латци. Все это задумано с одной целью: покончить со всеми неудачами и начать новую жизнь.
Они ждали, чтобы я продолжил, все ждали. Как будто заключительного удара. Наконец заговорил Тоби. Он вновь обрел утраченную форму.
– Недайк, а ты вообще-то давно не спал? – спросил он, снисходительно улыбаясь. – Ответь-ка нам, пожалуйста.
– Какое это имеет значение?
Тоби нарочито стал рассматривать свои часы.
– Мне кажется, Нед, ты не спал уже тридцать часов. И за это время принял несколько серьезных решений – и все неплохие, должен признать. Не думаю, что мы должны винить тебя за чуть повышенное возбуждение.
Будто я и не говорил вовсе, все головы опять повернулись в сторону Тоби.
– Что ж, я считаю, нам необходимо взглянуть на труппу, – говорил Барнаби, пока я шел к двери. – Тоби, можно их свистнуть всех вниз? Хотелось бы посмотреть, как они смотрятся в свете прожекторов.
– Мне кажется, Барнаби, что тут надо действовать сразу, не давая опомниться, – говорил Палфри, а я тем временем направился в сад, чтобы вновь обрести здравомыслие. – Куй железо, пока горячо. Согласен?
– Согласен, согласен, Гарри. На все сто.
* * *
Я отказался присутствовать на первом прослушивании. Я расположился, надувшись, на кухне и позволил Арнольду похлопотать надо мной, пока я делал вид, что слушаю какую-то историю о том, как его мать ушла от человека, с которым прожила двадцать лет, и стала сожительствовать с тем, в которого была влюблена еще в детстве. Я увидел, как Тоби поскакал вверх по лестнице за своими победителями, а потом нахмурился, когда через несколько минут все трое спускались: Тоби, Латци с пробором в черных волосах, Профессор в накинутом на плечи пиджаке и с головой пророка, наклоненной в созерцании чуть вперед, с развевающейся седой гривой волос, что ему было к лицу.
Потом в кухню вошла Хелена – слезы текли по ее щекам; Арнольд обнял ее и принес плед, ведь весеннее утро было свежо, а она дрожала. Затем Арнольд приготовил ей чай с ромашкой и сел рядом, обнимая ее, пока не ворвался Тоби, чтобы сказать, что через два часа всех нас ждут в американском консульстве.
– Из Лондона прилетает Рассел Шеритон, из Бонна – Пит де Мэй. Они отнеслись к этому с большим энтузиазмом, Нед. С неподдельным энтузиазмом. Вашингтон уже бросает шапки в воздух, в самом деле. – Я не мог вспомнить, кто важнее – Пит де Мэй или Шеритон. Но оба достаточно важные. – Нед, этот Теодор просто восхитителен, – уверил он меня, когда мы остались одни.
– Да ну? В каком смысле?
– Ты знаешь, что ему сказали? “То, что вы делаете, Профессор, очень рискованно. Вы полагаете, что справитесь с этим?” Знаешь, что он ответил? “Господин посол, все мы рискуем, для того чтобы защитить цивилизованное общество”. Он спокоен, с чувством собственного достоинства. Латци тоже. После всего этого тебе надо поспать, хорошо, Нед? Я позвоню Мейбл.
Мы отправились в двух машинах: Тоби с венграми, я с Палфри и министерством иностранных дел. Открывая мне дверь, Палфри дотронулся до моей руки и дал мне колкий совет:
– Думаю, отныне нам надо держаться вместе. Усталость – это одно. А разговоры о надувательстве – совсем другое. Да? Договорились?
* * *
Нас было человек двадцать. Председательствовал генеральный консул. Это был бледный человек, выходец со Среднего Запада, бывший адвокат, как и Палфри, который все время с волнением говорил о “последствиях”. Милтон Вагнер сидел между Шеритоном и де Мэйем. Что бы они там себе ни думали, мне было совершенно ясно, что Шеритону и Вагнеру было приказано попридержать свой скептицизм. Вероятно, они тоже поняли, что существовали и похуже способы избавления от бесполезных агентов, чем передача их в Службу информации США, представленную квартетом обеспокоенных защитников, чьи имена я так и не узнал.
За Пуллах, естественно, тоже высказались. Хоть и не вовлеченные в это дело, они послали своего собственного наблюдателя. Таким образом, мы могли быть уверены, что разговоры о наших решениях пойдут в Потсдаме уже днем. Они также настояли, чтобы подробно изложить свои претензии к Вене. Создавалось впечатление, что между Пуллахом и австрийской полицией идет борьба из-за фальшивых паспортов, которые, как подозревалось, австрийцы продают венграм. Большую часть встречи принял на себя некий оберст фон кто-то, который на все лады стонал об австрийском лицемерии.
Три победителя, конечно же, не присутствовали на нашей дискуссии, а сидели в приемной. Когда всех обнесли бутербродами, тарелка была великодушно отослана им. И когда этих троих наконец позвали, несколько участников заседания разразились аплодисментами, что, вероятно, произошло в первый раз, но за этим должно было последовать множество таких же театральных выступлений под овации.
Но все представление испортила рыдающая Хелена. Профессор произнес несколько слов, и его запинающееся достоинство произвело именно то чудо, на которое оно и было рассчитано. Следом заговорил Латци, и холодок пронесся над комнатой, когда он объяснил, зачем принес две гарроты, которые вместе с остальными экспонатами были осторожно пущены по рукам сидящих за столом. Но когда вперед, опираясь на руку Профессора, выступила Хелена, у меня в горле застрял ком, и я знал, что каждый в этой комнате чувствовал то же самое.
– Я поддерживаю своего мужа, – это все, что смогла продекламировать великая актриса.
Этого было достаточно, чтобы все в комнате встали.
Был уже поздний вечер, когда мне наконец удалось поговорить с ней наедине. К тому времени мы были измотаны; даже неугомонный Латци был в полном изнеможении. Капитаны и короли отъехали, отъехал и Тоби. Я сидел с Арнольдом в гостиной домика у озера. Американский фургон с затененными стеклами и двумя морскими пехотинцами в гражданской одежде внутри ждал на стоянке, но наши звезды учили свою публику терпению. День прошел в подготовке заявлений для дневных газет и подписании расписок, которые, как оказалось, Палфри предусмотрительно привез в своем портфеле.
Она вошла нерешительно, словно боясь, что я ударю ее, но злость уже куда-то улетучилась.
– Мы получим наши паспорта, – сказала она, садясь. – Это новый мир.
Арнольд тактично выскользнул из комнаты, закрыв за собой дверь.
– Кто такой Латци? – сказал я.
– Друг Теодора.
– А еще кто?
– Актер. Плохой, ох какой плохой актер из Дебрецена.
– Он когда-нибудь работал на тайную полицию?
Она сделала пренебрежительный жест.