— Помимо этого.
— Подруга Тессы. И моя.
— Могла она его видеть?
— Документ? Уверен, что нет.
— Почему?
— Тесса никогда бы его ей не показала.
— Она же показала Сэнди Вудроу.
— У Гиты слишком деликатное положение. Она старается сделать у нас карьеру. Тесса не стала бы ставить под угрозу ее планы.
Пеллегрину не хватило соли. Он горкой насыпал ее на левую ладонь, потом большим и указательным пальцами правой руки посолил рыбу, стряхнул остальное.
— Так или иначе, с крючка ты снят, — напомнил он Джастину, словно вручив утешительный приз. — Нам не придется стоять у тюремных ворот, протягивая тебе сквозь прутья решетки хлеб с сыром.
— Ты это уже говорил. Рад слышать.
— Это хорошие новости. Есть и плохие… твой дружок Арнольд. Твой и Тессы.
— Его нашли?
Пеллегрин мрачно покачал головой.
— Обвинили, но не нашли. Однако надеются.
— Обвинили в чем? Что ты такое говоришь?
— Тяжелое дело, старина. Ты сейчас совсем не в форме. Хотелось бы отложить этот разговор на несколько недель, чтобы ты пришел в себя, но не получается. Следователи, к сожалению, ни к кому не испытывают ни малейшего уважения. Расследуют преступления в том темпе, который считают нужным. Блюм был твоим другом, Тесса — женой. Никому из нас не хочется сообщать тебе о том, что твой друг убил твою жену.
Джастин смотрел на Пеллегрина в искреннем изумлении, но тот занимался рыбой и ничего не замечал.
— А как же результаты вскрытия? — услышал он свой голос. — Зеленый вездеход для сафари? Пивные бутылки и окурки? Двое мужчин, замеченных в Марсабите? Как насчет… ну, я не знаю… «Три Биз», вопросов, которые задавала мне британская полиция?
Первая из улыбок Пеллегрина сверкнула еще до того, как Джастин закончил.
— Новые улики, старина. И, к сожалению, более чем убедительные. — Он бросил в рот кусочек рогалика. — Копперы нашли его одежду. Закопанную у берега озера. Не куртку. Последнюю он оставил в джипе для отвода глаз. Рубашку, брюки, трусы, носки, кроссовки. И знаешь, что обнаружилось в кармане брюк? Автомобильные ключи. От джипа. Те самые, которыми он запер дверцы. Как мне сказали, обычное дело, когда речь идет о преступлении на почве страсти. Убиваешь, запираешь за собой дверь, запираешь мозг, не пропуская в него информацию о случившемся. Словно ничего этого и не было. Стираешь из памяти этот эпизод. Классика.
Пеллегрин помолчал, его отвлекло крайнее удивление, написанное на лице Джастина, потом продолжил, подводя итог:
— Я верю, что Освальд действовал в одиночку, Джастин. Ли Харви Освальд застрелил президента Джона Ф. Кеннеди. И никто ему в этом не помогал. Арнольд Блюм потерял самообладание и убил Тессу. Водитель хотел его остановить и остался без головы. Ее получили шакалы. Basta. [49] Приходит момент, когда, высказав все предположения и перебрав самые фантастические варианты, нам не остается ничего другого, как смириться с очевидным. Пудинг? Яблочный пирог, — знаком Пеллегрин попросил официанта принести кофе. — Не будешь возражать, если, как давний друг, я дам тебе дельный совет?
— Внимательно слушаю.
— Ты в отпуске по болезни. Тебе пришлось пройти через ад. Но ты — человек старой школы, знаешь правила, и тебе дорога Африка. И ты в моем списке. — Сие, по разумению Джастина, означало следующее: «Тому, кто ведет себя как положено, может многое перепасть. Вот и на тебе не поставлен крест. Но с условием: если у тебя конфиденциальная информация, которой быть у тебя не должно, в голове или где-то еще, ты должен ее отдать, потому что принадлежит она нам — не тебе. Учти, что мир в наше время стал жестче, чем в прежние времена. Появилось много нехороших людей, которым есть что терять. И связываться с ними не стоит».
«И мы узнаем все это на собственной шкуре», — подумал Джастин. Поднялся из-за стола, удивился, увидев свое изображение во множестве зеркал. Он видел себя со всех сторон и таким разным. Джастин, теряющийся в больших особняках, друг кухарок и садовников. Джастин, звезда школьной команды по регби. Джастин, убежденный холостяк. Джастин, белая надежда Форин-оффис и полный неудачник, фотографирующийся с другом у пальмы. Джастин, овдовевший отец мертвого и единственного сына.
— Ты очень добр, Бернард. Премного тебе благодарен.
«Спасибо тебе за мастер-класс в софистике, — имел он в виду, если что-то и имел. — Спасибо за предложение сделать фильм об убийстве моей жены и лишить меня последней возможности что-либо чувствовать. Спасибо за восемнадцатистраничный сценарий Армагеддона Тессы, ее тайное свидание с Вудроу и любопытные воспоминания, которые вернулись ко мне по ходу нашего разговора. Спасибо за сталь, которая поблескивала в твоем взгляде, когда ты давал мне дельный совет. Потому что, приглядевшись, я заметил ту же сталь в своих глазах».
— Ты побледнел, — участливо спросил Пеллегрин. — Тебе нехорошо, старина?
— Я в порядке. И после встречи с тобой, Бернард, мне заметно полегчало.
— Отоспись. А то израсходуешь всю энергию. Нам надо провести вместе уик-энд. Прихвати с собой кого-нибудь из друзей. Умеющего играть в теннис.
— Арнольд Блюм никогда не обидел и мухи, — медленно и отчетливо произнес Джастин, когда Пеллегрин помогал ему надеть пальто и передавал саквояж. Да только не знал, произнес вслух или тысячью голосов, кричащих в его голове.
Находясь вдалеке от этого дома, Джастин всегда его мысленно ненавидел: большой, неуютный, семейный, номер четыре по одной из тенистых улочек Челси, с палисадником, который не желал принимать благообразный вид, сколько бы времени ни уделял ему Джастин, когда приезжал в отпуск. Ненавидел он и остатки детского домика Тессы, напоминающие спасательный плот, невесть как попавший на ветви засохшего дуба, который Тесса не позволяла ему спилить. На этих же ветвях болтались и надувные шары, из которых давно вышел весь воздух, и чей-то летучий змей. Джастин открыл воротину, сдвигая опавшую листву. Скрип ржавых петель спугнул соседского кота, который тут же нырнул в кусты. За воротами его встретили две вишни, пораженные грибком, которые тоже давно следовало спилить.
Встречи с этим домом он боялся весь день, чего там, всю неделю, которую провел в незваных гостях Глории и Сэнди. Страх этот оставался с ним, и когда он шел по полутемному зимнему Лондону, держа курс на запад, с «гладстоном», бьющим по ногам, и мириадами мыслей, роящихся в голове. Этот дом хранил часть ее прошлого, которую он не делил с ней и уже никогда не мог разделить.
Резкий ветер гремел навесами над лавкой зеленщика на другой стороне улицы, гоня по тротуарам листья и припозднившихся покупателей. Но Джастин, несмотря на легкий костюм, не чувствовал холода, с головой уйдя в свои мысли. Его шаги гулко отозвались от выложенных плиткой ступенек крыльца. На верхней он круто обернулся и долгим взглядом, зачем — сказать не мог, окинул улицу. Бродяга, свернувшись калачиком, лежал под банкоматом. В автомобиле, припаркованном в зоне, запрещенной для стоянки, о чем-то спорили женщина и мужчина. Тощий мужчина в трилби [50] и пальто разговаривал по сотовому телефону. В цивилизованной стране никогда не скажешь, кто есть кто. В слуховом окошке над дверью горел свет. Чтобы никого не удивить своим появлением, Джастин нажал на кнопку звонка, услышал знакомый хриплый звук, напоминающий пароходный гудок, раздавшийся над первой лестничной площадкой. Кто дома, гадал он, дожидаясь, пока ему откроют дверь. Азиз, марокканский художник, и его друг Рауль. Петронилья, девушка из Нигерии, ищущая бога, и ее пятидесятилетний гватемальский священник. Высокий, непрерывно курящий Газон, худющий доктор-француз, работавший с Арнольдом в Алжире, с той же, что у Арнольда, печальной улыбкой и привычкой обрывать предложение на середине, прикрывать глаза и ждать, пока голова очистится от бог весть каких ужасных воспоминаний.